Батя, Батюшко и Бэмби

— Как ты можешь подобное говорить? Ты ведь первый! И знаешь об этом.

Дальше — ни мальчика, ни гитары, да и «абонент недоступен, перезвоните позже».

Дальше:

— А чего еще можно ожидать от Бестии? Ты всегда такой была! Я не собираюсь становиться бабушкой и вытирать сопли неизвестно от кого рожденному ребенку! Хватит! Навытиралась уже. Только-только начала устраивать собственную жизнь, только-только мужчина приличный появился, а тут ты с животом. Оля, аборт надо делать, не ломай жизнь ни себе, ни этому ребенку. Тебе еще институт заканчивать.

Дальше… аборт она не сделала, дав матери честное слово, что справится без нее и не станет мешать недавно наладившейся личной жизни.

— На какие деньги?

— Бабушка поможет.

— Ах, бабушка… бабушка всегда вмешивается, куда ее не просят.

И все же месяц после рождения Никиты Оля прожила дома, а потом мама вышла замуж. Ее мужу, конечно, не были нужны ни Оля, ни ее новорожденный сын.

Но самое обидное заключалось в другом. Внучке мужа мать уделяла гораздо больше внимания, чем Никите. Устраивая свою такую долгожданную личную жизнь, она словно вычеркивала из нее все неудобное и неприличное, получив наконец то, к чему так долго стремилась: мужа, обеспеченность, дачу, показательную семью.

— Что это у тебя Никита еще не разговаривает? Полечка уже вовсю стишки лепечет «Идет бычок качается».

Мама занималась Полечкой, а Никитой занималась Изольда. Оля сдавала сессии, устроилась на подработку, еле успела в срок написать диплом. И стишки с сыном начала читать гораздо позже, уже когда полноценно работала, уже когда определила четкое правило: выходной день — для сына.

А сын рос и в один прекрасный день задал вполне закономерный вопрос: «Где мой папа?» Врать про летчиков и капитанов дальнего плавания не хотелось. Оля всегда была за правду. Поэтому ответила честно. Почти честно:

— Потерялся.

— Как потерялся?

— Так бывает. Вот ты вчера потерял совочек. Мы пришли домой, а совочка нет. Сегодня вернулись за ним — и не нашли. Вот так и папа. Уехал.

Никита долго молчал, а потом все же спросил:

— А папа найдется?

— Конечно… конечно, найдется, — она прижала к себе Никиту и поцеловала, — мы будем его ждать.

Звонок матери настиг, когда Оля натирала курицу солью и специями. Изольда с Геннадием Игоревичем проводили время в театре, поэтому за ужин отвечала Оля. Телефон звонил, руки были заняты, и мысль «я не могу сейчас взять трубку — может, она отключится сама» приносила облегчение. Вроде как есть аргумент, почему не ответила. А телефон и в самом деле замолчал, оставив на дисплее ремарку «Неотвеченные: 1».

И все же после ужина Оля перезвонила. Знала, что не нужно, знала, что ничем хорошим не закончится, понимала, что если бы что-то действительно случилось, то одним входящим дело бы не обошлось. И все же перезвонила. А вдруг все-таки важное? Нужна помощь?

— Ты знаешь, Полечке тут к школьному концерту стенд надо сделать, хороший, с пластиковыми кармашками, большими яркими буквами, а у тебя как раз рекламная фирма, — и многозначительная пауза.

Да, помощь нужна, но не та.

— Мама, я могу сделать любой стенд, но не бесплатно.

— Не говори глупости! Ты же директор.

— Да, я директор, но не собственник, — Оля говорила терпеливо. — И стенд будут делать люди, и им надо будет за это заплатить. Бесплатно крепить пластиковые кармашки и вырезать яркие буквы никто не станет. Если вывести на печать плакат, да, сделаю.

На том конце фыркнули:

— Плакат — это плакат! А нужен стенд, ты что, не понимаешь?

— То есть я должна найти способ бесплатно сделать пластиковый стенд для какой-то чужой и незнакомой мне Полечки? Я правильно понимаю?

Мама помолчала, а потом ответила:

— Ты правильно понимаешь, Оля. Только не пойму, когда же стала такой злой. Раньше была добрее. Но я не обижаюсь, потому что это все от женской неудовлетворенности.

Когда разговор завершился, Олю трясло. Ведь знала же, знала: не надо перезванивать. Не помогли ни кофе, ни сигарета. Хорошо, что отец с Изольдой еще на спектакле, а сын играл в детской.

Только родные могут настолько точно нанести удар, метнуть нож — и тебя нет. Руки дрожали. Мама, мама… как ты могла такое сказать?! Мне? Своей дочери?

От женской неудовлетворенности… Ты, которая столько лет была одинокой, теперь вот так — покровительственно, свысока и со знанием дела распяла одной фразой.

Три слова — и глаза защипало от слез. Почему всегда все получается вот так? Даже когда заранее настраиваешься на разговор и говоришь себе, что хватит терпения, выдержки, ума… не получается. Никогда не получается…

Да, мама, с личной жизнью не фонтан, ты права. Кому, как не тебе, знать? Ребенок важнее, и его надо кормить, одевать, ставить на ноги. А личная жизнь…