Батраки

Но он тотчас испугался своего предложения и робко посмотрел на мать, не понимая, как это ему пришло в голову. Может быть потому, что не было ничего другого.

Только и были у них в хозяйстве — эти две козы. Их молоком они и жили все лето.

— К зиме все равно вам придется их продать, — заметил Юзек, кормить-то нечем.

— Продать коз… — мать замолчала. Ей представились долгие голодные месяцы без молока. — Да что толковать по-пустому. Нет у нас ничего другого… Думай — не думай, а продать придется. Ну, до зимы прокормятся козы молочаем, а когда морозы начнутся да вьюги, что им давать? Ничего тут не надумаешь, как нужда заставит, так и сделаешь. А когда ярмарка? — спросила она.

— Завтра!

— Правда, вторник… Так ты завтра пойдешь?

— Да надо. Они будут ждать меня у костела.

— Ну что ж! На то, видно, воля божья… Зося! Вставай, пора! Уже день на дворе!

Разбудив девочку, она утерла непросохшие слезы на лице, тяжело вздохнула и принялась сызнова разводить давно погасший огонь.

Зося соскочила с лавки, застланной гороховой соломой, и подбежала к ведру — умываться.

— Уже белый день на дворе! Как же это я!

— Вот и дивись теперь! — пожурила ее мать.

Она быстро приготовила завтрак, и, как всегда, они сели втроем за стол, но сегодня молча вкушали дары божьи…

После завтрака все принялись за работу.

Зоська погнала коз.

— Только попаси их хорошенько! — вслед ей крикнула мать. — Завтра уже не придется.

— Почему?

— Поведем их на ярмарку…

— Продавать? — огорчилась Зося.

Юзек притащил хворосту для печки и весь день что-то ладил по хозяйству. Маргоська прибирала хату и втихомолку плакала по углам. Медленно тянулся этот печальный день. Столько дел они переделали, а ночь все не наступала.

Утро следующего дня было еще печальнее в хате за ружьем.

Юзек собирался в дорогу — да что ему было собирать: две рубашки, онучи и кусок масла…

Все валилось у него из рук, и неизъяснимый страх перед неведомым будущим сжимал ему сердце.

— Воля господня! — часто повторял он, стараясь совладать с собой и не выказывать тревогу перед заплаканной матерью.

Она хлопотала, как могла, все ему приготовила на дорогу; едва рассвело, покормила коз, но душу ее угнетала великая тяжесть, которую она не могла сбросить.

— Вот вижу и вижу, будто кого-то выносят… — с тоской говорила она, глядя на Юзка.

— Полноте выдумывать! — отвечал он в страхе.

— Юзусь! Юзусь!

— Не плачьте, матуля, я же вернусь к вам.

Зося плакала вместе с матерью, но не знала, о чем… Ей казалось, что Юзек скоро вернется, как всегда, когда он уходил на богомолье. И она удивлялась его унынию. Говорит, что за деньгами едет, а горюет, — размышляла она. А потом удивлялась, что, уходя, он обнял ее и на пороге перекрестился.

Мать выгоняла из клети коз, когда влетел Войтек.

— На ярмарку?

— Нет. В Пешт…

— В такую даль?

— Да, не близко…

Войтек задумался и отошел в сторонку. Козы вышли, а следом за ними и Юзек с матерью.

— В Пешт!.. — повторил Войтек и бросился догонять Юзка.

— Юзусь! — зашептал он ему на ухо. — Поищи мне там работу, я приеду…

— Сиди дома, раз тебе тут хорошо…

— Ну как же! Хорошо!

— А что?

— С отцом не лажу. Бьет он меня…

Войтек проводил их до большака и вернулся к Зоське.

Юзек шел со своей котомкой рядом с матерью и погонял коз.

— Сколько, вы думаете, дадут?

— Дали бы хоть двенадцать…

— Надо поторговаться…

— А как? Хорошо, если бог пошлет покупателя…

— Лишь бы не было рабчан!..

— И то! Хуже мошенников не сыщешь на свете…

— Эти не то что вдвое, а в пять раз меньше норовят заплатить.

— Такой народ продувной.

Они шли вниз по деревне, разговаривая о продаже, о долгой суровой зиме, которую предсказывали по всем приметам. Но разговор скоро оборвался: оба они думали о другом. Время от времени мать отворачивалась, делая вид, что сморкается, и украдкой утирала слезы.

Все-таки Юзек их заметил и старался ее успокоить.

— Ну, хватит вам плакать, мама…

— Да оно само плачется…

— Не век же я там буду вековать.

— И сама не пойму почему, но мне все кажется, что больше я тебя не увижу…

— Господь с вами! Что это вы говорите! Мы еще вдоволь нарадуемся друг на дружку. Придет весна, я вернусь, привезу денег, и нам полегче станет жить на свете. Верьте мне, матуля!

— Боже милостивый! — вздохнула она.

— Купим земли, засеем и помаленьку-помаленьку вылезем из нужды. Только начать трудно, а потом само пойдет… Верьте мне, матуля!

— Дай-то бог…

— Право, мама, так. Вы не горюйте, говорю вам, не горюйте… К зиме я вам пришлю, чуть что заработаю… Не будете вы бедовать, лишь бы господь дал здоровье…

И он принялся расписывать перед плачущей матерью радужные картины золотых дней, которые сулило им будущее. Она не повеселела, но успокоилась.

В дороге к ним присоединились еще люди и дальше шли уже вместе к костелу, на ярмарку.

На ярмарке была страшная толчея. Люди толпились на площади и громко галдели. Говор заглушали крик и брань покупателей, мычание телят и зазывание торговцев.