Бацилла № 0,78

— Я тоже не понимаю еще многих вещей, товарищ Фукуда, — усмехнулся секретарь. — Это должно быть разъяснено вашим рассказом. Но сначала я хотел бы спросить вас: взгляды ваши изменились, видимо, во время войны? Знал ли об этом Канадзава?

— Да! — глухо сказал Фукуда. — Даже слишком хорошо знал об этом. Когда…

— Подождите, — прервал его секретарь, — не забегайте вперед. Говорите по порядку обо всем, что вы видели и пережили. Я знаю, что это страшные вещи и о них говорить тяжело. Но коль вы уж начали рассказывать, то переломите себя… Извините, что прервал вас. Не мог, видите ли, понять, в чем причина такой горячей заинтересованности Канадзавы в поиске Фукуды и почему американцы живо разделяют этот интерес Канадзавы.

В «машине» пробуждаются мысли

— Меня отправили в Харбин, — продолжал Фукуда. — Нужно ли говорить, что мне все время напоминали о строжайшем соблюдении военной тайны?.. В японской военной миссии, в Харбине, мне сказали, что я должен ехать на станцию Пинфань. Туда я прибыл поздно вечером. Это была маленькая станция, бедная и убогая, тоже свидетельствовавшая о крайней нужде населения и очень характерная для тогдашней Маньчжурии. Военный комендант куда-то позвонил. Через несколько минут послышался шум подъехавшей машины. В комнату, где я сидел, вошел майор. Он тщательно проверил все мои документы и только после этого представился мне. Фамилия его была, кажется, Ромуси. Автомобиль уже ждал нас. Ехали мы всего несколько минут, но за это короткое время у нас трижды проверяли документы! Из этого я заключил, что место, где я должен был выполнять свою службу императору, охранялось очень строго. Ромуси был неразговорчив, но в конце концов сказал мне, что наша «часть» является «отрядом №731» и входит в состав Квантунской армии. Задачи «отряда» — обеспечение питьевой водой войск армии и профилактические мероприятия против различных эпидемий…

Этого мне было достаточно. Я уже видел себя в научной лаборатории, склонившимся над микроскопом и пробирками. Тогда я еще верил, что буду бороться с чумой.

Так я вступил в «отряд №731». Время от времени кто-нибудь из старших офицеров посещал корпус, в котором я работал. Особенно интересовался моей работой один полковник… — Фукуда стиснул кулаки и снова скрипнул зубами. — Звали этого мерзавца Отомура. Держался он необычайно любезно и вежливо. У него были длинные выхоленные пальцы, почему-то будившие во мне страх. Отомура носил большие очки с выпуклыми стеклами, в толстой черной оправе. Я не любил этого человека, хоть и не мог ни в чем упрекнуть его. Он вызывал во мне чувство отвращения. Глядя на его лицо, покрытое тенью от черных очков, я представлял себе кобру, которая ласковым взглядом усыпляет свою жертву, чтобы затем убить ее. Отомура очень хвалил меня за успехи в работе и обещал быстрое повышение…

Оно действительно пришло очень скоро. Уже в последних числах декабря 1942 года меня вызвали к майору Карасава, и он объявил мне, что с этого дня я переведен во вверенное ему отделение четвертого отдела «отряда №731»…

Когда я первый раз вошел в помещение этого отдела, то был буквально ошеломлен. Первоклассная, изумительно оборудованная лаборатория открылась моему взору… Я как во сне проходил по огромному залу, заставленному таким сложным оборудованием, о котором не смеет даже мечтать ни один бактериолог. Видя мое восхищение, майор Карасава рисовал моему воображению такие фантастические картины работы ученого и солдата, что я ходил, не помня себя от радости. Казалось, я уже достиг цели моих долголетних мечтаний.

Через некоторое время мне разрешили вход в следующий корпус, в котором я впервые узнал тайну подлинного назначения «отряда №731». Я увидел там огромные автоклавы, стерилизаторы, холодильники, теплицы для бактерий… Нет, это не только изумило меня — это вселило в мою душу непреодолимый страх… Впервые я задумался тогда над проклятым вопросом — для чего все это, для какой цели организовано такое производство бактерий?

Ответа долго ждать не пришлось: в тот же вечер Карасава вызвал меня к себе и начал разговор на общие темы. Сначала говорили о политике и роли Японии в международных отношениях. Карасава повторял избитые фразы, знакомые мне еще по офицерской школе. Но на этот раз привычные слуху слова вызывали во мне внутренний протест. Я ждал иных слов, иного разговора, искал ответа на волнующий вопрос — «для чего?».