Батумский связной

– Сидите, сидите, Борис Андреевич. – Горецкий понял его движение как попытку встать при появлении старшего. – Сидите, вы устали и, как я вижу, ранены. Саенко, ужин готов?

– Так точно, ваше высокоблагородие! – гаркнул Саенко.

«Высокоблагородие» он выговаривал скороговоркой, и получалось у него «сковородие». Горецкий кивком пригласил Бориса пройти в комнату. Комнатка тоже была маленькая, но очень чистая, и пахло в ней свежестью и душистыми травами.

– Однако, Аркадий Петрович, неужели вы помните мое имя? Как, кстати, прикажете вас называть – по прежнему званию вас следовало титуловать «ваше высокородие», как статского советника, теперь вы стали ниже чином, когда в военную службу перешли, – «высокоблагородием» величать?

– Ах, голубчик, оставьте, я и раньше-то этих величаний не любил. Что чин теперь ниже, так ничего удивительного – в Добровольческой армии полковники рядовыми служат. А зовите меня Аркадием Петровичем – проще и не подлежит уценке. Вот Саенко – человек традиций, зовет меня «сковородием» и ни на какие новации не поддается. Правда, Саенко?

Саенко вошел следом за хозяйкой, неся в руках миску с дымящейся картошкой. Марфа Ипатьевна собрала на стол, ступая неслышно, но уверенно. Чувствовалось, что, не будь здесь Бориса, она села бы за стол на свое хозяйское место, как случалось не раз. Но сегодня она только внимательно окинула глазами стол, проверяя, не забыла ли чего, и вышла, повинуясь невысказанному желанию подполковника.

– А насчет того, что имя ваше помню, – продолжал Горецкий, – так это у меня профессиональное. Хороший преподаватель каждого своего ученика должен помнить, иначе грош ему цена. Если в ученике личность видишь – как же можно его забыть? Вы ешьте, ешьте, в тюрьме нашей гостеприимство известное.

Борис вспомнил, что голоден, и набросился на еду. Однако, немного утолив голод, он не удержался от вопроса:

– Отчего… отчего вы помогли мне, Аркадий Петрович?

Горецкий вздел на нос пенсне, сразу став как будто домашнее и знакомее, и проговорил с некоторой долей смущения:

– Как же мне не помочь одному из прежних своих учеников? – Затем, снова сбросив пенсне и став из профессора подполковником, продолжил: – Ситуация у нас непростая. Мы в Крыму только второй месяц, здесь действует множество подпольных групп и организаций самого разного толка – кто-то не вполне враждебен Добровольческому движению, но есть и крайне опасные. Здесь же, в Крыму, действует агентура многих иностранных держав. Антон Иванович – я имею в виду Деникина – наиболее близок с англичанами, они весьма помогают нам деньгами и оружием. Турецко-германские агенты, напротив, ведут здесь опасную и враждебную нам игру. От нас рукой подать до Батума, и хоть оттуда турки ушли в январе, там, разумеется, их агентура чувствует себя как дома. Генерал Кук-Коллис, английский генерал-губернатор Батума и прилегающих к нему областей, давно пытается покончить с турецким влиянием в Аджарии, и мы всемерно стараемся ему помочь. Но турки не теряют надежду опять занять Батумскую область, ведь ровно год назад, в августе восемнадцатого, она была отдана Турции приказом султана «на вечные времена». И вот из Батума прибыл связной английской секретной службы со списком турецких агентов в Крыму, и по иронии судьбы его-то как раз и находят убитым в вашем номере… Понятно, что контрразведка не может остаться в стороне. Произведенный на месте убийства обыск не дал результатов: список агентуры пропал.

Борис порывисто поднялся. Кровь прилила к его лицу.

– Аркадий Петрович, Богом клянусь, не убивал я этого человека и про список ничего не знаю!

– Не волнуйтесь, голубчик! – Горецкий успокоительно похлопал Бориса по руке. Он снова стал профессором, пенсне посверкивало у него на носу. – Я вам верю. Я научился в людях разбираться, поэтому и попал на теперешнюю свою службу. Но внешние обстоятельства дела говорят, к сожалению, не в вашу пользу. Как случилось, что убитый господин оказался в одной с вами комнате?

Борис смущенно развел руками и ответил:

– Я и сам порядком удивлен… Несколько дней назад только прибыл в Феодосию из Ялты, никого здесь не знаю…

– А позвольте спросить, с какой целью путешествуете? – Горецкий задал этот вопрос тоном скучающего попутчика, но Борис видел, с каким интересом смотрели его глаза сквозь пенсне.

«Не верит, – пронеслось у него в голове, – считает подозрительным».