Батумский связной

Кастелаки смотрел бессмысленными глазами, ничего не соображая от боли. Стоявший сзади вышел на свет, подошел к двери, прислушиваясь, потом быстро замотал Кастелаки рот тряпкой, а на голову натянул мешок. Они подхватили слабо сопротивляющееся тело и вытащили его в открытое окно. Кастелаки чувствовал, что его тащат, потом фыркнула лошадь, и его погрузили на повозку. Мотаясь по дну арбы и подпрыгивая на ухабах, Кастелаки вспомнил, что нужно было сказать похитителям про лакея Просвирина, что тот разговаривал с убитым, приносил вино в номер, а он ничего не знает. Но печень болела невыносимо, к тому же он начал задыхаться под тряпкой. Сердце поднималось к горлу, он чувствовал, что оно хочет выскочить из груди. Наконец при сильном толчке в голове у несчастного хозяина гостиницы “Париж” вспыхнул яркий неестественно белый свет, и он перестал ощущать боль и неудобства.

Арба остановилась на берегу моря, татары вынесли бесчувственное тело на обрыв и сняли мешок. Ипполиту Кастелаки было уже все равно. Бритый вытащил нож, приложил его ко рту своей жертвы, убедился, что Кастелаки не дышит, и огорченно поцокал языком. Потом он привязал к телу большой камень и сбросил труп в море.

* * *

После полудня Спиридон, напряженно вглядывавшийся в горизонт, вдруг закричал что-то по-гречески. Его подручные засуетились, фелюга развернулась и стремительно понеслась к видневшемуся вдалеке берегу.

— Что случилось? — встревоженно спросил Борис.

Тот отвечал неохотно, было видно, что он озабочен.

— Кто его знает… Плохие люди… Грабить могут, убивать могут…

— Пираты, что ли? — изумленно спросил Борис.

— Не знаю, какие-такие пираты. Плохие люди. Прятаться надо.

Берег рос на глазах. Фелюга скользнула мимо крутого утеса и плавно вошла в укромную бухту, отгороженную от моря скалой. Греки свернули парус, скатав его на реек. Спиридон перепрыгнул с борта фелюги на выступ, нависающий над водой, и ловко, как большая обезьяна, вскарабкался на утес, откуда просматривалось море. Там он лег, слившись со скалой, и замер. Борис долго наблюдал за ним, пока глаза не начали слезиться от утомления. Дав им на несколько секунд передышку, он снова взглянул в прежнем направлении, но уже не смог найти контрабандиста — тот непонятным образом слился с камнями и стал совершенно невидим. Борис откинулся, привалился к мягкому тюку и задремал незаметно, Когда он снова проснулся, солнце прошло уже большую часть своего дневного пути. Двое контрабандистов тоже валялись на дне фелюги в полудреме, Спиридона не было видно. Вдруг он возник на скале за бортом — совершенно беззвучно, будто материализовавшийся дух. Легко перескочив в лодку, он только коснулся рукой плеча юноши, похожего на греческого бога, и тот, мгновенно проснувшись, взялся за парус. Борис, на которого беззвучное появление Спиридона произвело сильное впечатление, спросил шепотом:

— Пираты ушли?

— Не знаю я никаких пиратов, — негромко отвечал Спиридон, — плохих людей не видно. А что ты шепотом говоришь?

— Так ведь ты, Спиридон, тоже… тихо так появился, тихо своих разбудил.

— Я всегда тихо хожу, — ответил Спиридон. — Зачем мне шуметь? Я шум не люблю. Я и мотор не хочу ставить, мотор шумит сильно. А парус — вот он: тихий, быстрый…

Фелюга, словно подтверждая его слова, беззвучно и стремительно вышла из бухты и, словно чайка, полетела вдоль скалистого берега.

Прошло около часа в тишине и покое разомлевшего моря. Солнце медленно клонилось к закату. Фелюга постепенно удалялась от берега, как вдруг, резко разорвав тишину, раздалось почти рядом тарахтенье внезапно заработавшего мотора. Спиридон, мрачный, как туча, громко выругался по-гречески и схватился за рулевое весло.

Из укромной бухты, мимо которой только что прошла фелюга, стремительно вылетел моторный катер. Спиридон безнадежно огляделся, сказал что-то своей немногочисленной команде, затем обернулся к Борису:

— Га-аспадин хароший, быстро прячься туда, где сидел — в каюту. Мы бедные греки, нас, может, и не тронут, а кто ты такой — не знаю, тебя плохие люди точно убьют.

Борис послушно полез обратно в тайник. Спиридон снова прикрыл его циновкой и ушел на корму фелюги, проверив маузер, спрятанный за пазухой.

Борис прильнул к отверстию в стенке каюты, через которое прежде наблюдал встречу с Григорием Степанычем.

Быстро увеличиваясь в размерах, моторный катер приближался к суденышку контрабандистов. На носу катера, тускло отсвечивая на солнце, медленно поворачивался ствол пулемета “Максим”. Рядом с пулеметчиком показался зверского вида детина в матросском бушлате, опоясанный пулеметными лентами. Размахивая огромным маузером, он заорал, перекрывая шум мотора:

— Греки, мать вашу, стой! А то сейчас из пулемета потоплю ваше корыто к чертовой матери, отправитесь свою кефаль кормить!

Спиридон мрачно смотрел на приближающийся катер и молчал. Матрос взмахнул рукой, и пулеметчик дал короткую очередь, взбив фонтаны брызг возле самого корпуса фелюги. Спиридон бросил несколько греческих слов своей команде, и те свернули парус.