Батумский связной

— Так что, ваше благородие, не извольте сумлеваться, я его не трогал, — бормотал Андрон, оглядываясь на пристава. — Как увидел, что утопленник, так сразу к вам побежал. Сети, конечно, жалко, ведь порежете их.

— Да уж не будем мы покойника из твоих сетей выпутывать! — сердился пристав, видно было, что ему хочется спать и злится он на Андрона за то, что прибежал в полицию ночью, не мог до утра подождать.

Труп освободили от сетей и водорослей, пристав склонился над ним, брезгливо кривя губы.

— Лицо не попорчено, хоть и раздулся в теплой воде здорово… Да это никак Кастелаки, из гостиницы. Как раз он третьего дня пропал… С чего это он топиться вздумал? Пьян был, что ли…

"Не пил он, потому что печенью маялся”, — подумал Саенко, по-прежнему не высовывая носа из-за камня, совершенно не нужно ему было, чтобы пристав заметил, как он крутится поблизости. Труп завернули в рогожу, и солдаты, ругаясь, потащили его наверх, в гору, куда можно было уже подать телегу. Полицейское начальство, кряхтя, полезло следом, на берегу остался рыбак Андрон Салов причитать над разорванными сетями.

Выждав некоторое время, Саенко тоже отправился в слободу сообщать подполковнику Горецкому интересные новости.

* * *

Наутро штабс-капитан Карнович встретил подполковника Горецкого пушкинской фразой: “Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца!”

— Чему вы радуетесь, — укоризненно проворчал Горецкий, — вот, не допросили хозяина сразу, вцепились в одного подозреваемого, возможно, упустили что-то важное.

Вышло распоряжение забрать утопленника из уголовной полиции в контрразведку, что и было сделано незамедлительно: хмурый возчик, сопровождаемый двумя солдатами, пригнал телегу, на которой лежало тело, прикрытое рогожей. Спешно вызвали врача из госпиталя — при августовской крымской жаре невозможно было медлить с похоронами утопленника, трое суток проболтавшегося в море.

— Ну что, доктор, — вскричал томившийся Горецкий, увидев, как доктор появился из здания морга, закуривая на ходу папиросу, — что вы можете сказать, сам он утопился, либо же ему помогли?

— Думаю, что помогли. И не утопился он, а умер от разрыва сердца — от страха, надо думать. Привязали ему камень на шею и бросили в море. Рыбы веревку перегрызли, вот он и всплыл, покойничек-то.

— Да-а, если принять во внимание, что умерший от разрыва сердца человек не может сам привязать себе на шею веревку с камнем, то можно предположить, что это убийство, — пробормотал Горецкий.

— Вот-вот, и ещё скажу вам, что либо убийцы торопились, либо случайные это были люди. Я ведь много лет в этом госпитале работаю, и всегда на вскрытие меня вызывают. И утопленников повидал на своем веку множество, раз город-то наш на морс стоит. Осмелюсь подробности привести: вот ежели нужно какого-либо человечка утопить бесследно, то, извиняюсь, распарывают покойнику брюхо, и вместо кишок набивают камнями, а потом не поленятся и снова зашить. И тогда уже никоим образом такой утопленник всплыть не может, — оживленно рассказывал доктор.

— Господи помилуй! — не удержался Аркадий Петрович.

Он вспомнил пропавшего в Батуме Бориса Ордынцева и надолго помрачнел.

* * *

В маленьком белом домике на окраине Батума собирались гости. Кто-то приехал на пролетке, кто-то — на новомодном автомобиле, кто-то просто пришел пешком. Но пролетки и автомобили оставляли за два-три квартала, и к самому дому шли поодиночке, оглядываясь, чтобы избежать слежки.

У калитки гостей встречали два плечистых смуглых молодых человека с военной выправкой.

— Салям аллейкум, эфенди, — вежливо приветствовал приходящих один из молодцев, — оставьте, пожалуйста, ваше оружие.

Гости отдавали привратникам оружие, но после этого все равно приходилось подвергаться унизительной процедуре обыска.

Наконец за последним гостем затворилась калитка. Все собрались в большой, плохо освещенной комнате.

— Итак, господа, — заговорил по-турецки человек, который сидел в самом темном углу, так что лица его не было видно никому из присутствующих, — итак, господа, начнем. К сожалению, нам с вами приходится тайно пробираться на наши совещания, как будто мы находимся не на священной турецкой земле… А ведь Аджария — законная часть империи, навечно включенная в её состав указом Его Величества султана… Впрочем, это так, из области чувств. Военное счастье отвернулось от нас, и мы с вами находимся на территории, временно захваченной врагами. Но от нас зависит очень многое. Расскажите, уважаемый Азиз-эфенди, то, что вам удалось узнать!

Дородный представительный турок в золотом пенсне откашлялся и начал:

— Вы знаете, что английские собаки собираются выводить свои войска из Грузии. Часть оккупационного корпуса уже погрузилась на корабли и отправляется восвояси. Но грузинские шакалы пытаются…

— Уважаемый Азиз-эфенди, — прервал выступление худощавый подвижный брюнет средних лет, — мы все здесь уважаем и разделяем ваши чувства, но не могли бы вы исключить из вашей речи эту зоологическую терминологию? Вопрос затронут серьезный, а все эти “собаки” и “шакалы” не вызывают ничего, кроме насмешки!