Батумский связной

Где небо и гавань ловя в невода

В снастях, бездыханной

Семьей богдыханов,

Династией далей дымились суда.

Б. Пастернак. “Лейтенант Шмидт”

На следующее утро он был уже на пристани. “Пестель” ждали к двенадцати, обычно он не опаздывал. Борис потолкался среди портового люда, поглядел на броненосец “Мальборо”, что стоял на рейде далеко от берега. Вот прибыл с броненосца капитанский катер, и сошел с него не капитан, а кто-то в штатском, на первый взгляд незаметный, но уж слишком почтительно обращались с ним матросы, и слишком свободно он держался — видно, что человек непростой. Тем временем подошла и шлюпка с броненосца. Из неё выгрузился, ругаясь по-английски, повар, такой же монументальный, как его броненосец, и отправился на рынок в сопровождении четырех матросов с пустыми корзинами.

В стороне стояли грузовые пароходы. Там раздавался шум, грохот лебедок, крики на разных языках. Грузчики в робах, испачканных такой белой пылью, что она казалась мукой, сновали по сходням с мешками на спинах. Увозили зерно на английских, французских, итальянских пароходах. В обмен на помощь деньгами, оружием и обмундированием, а также медикаментами Антанта требовала из Закавказья — нефть, а из Крыма — зерно.

Борис поглядел на пароходы — на ближайшем стоял на палубе негр, черный как вакса, с десятками туго заплетенных косичек на голове и, скаля сахарные зубы, перешучивался с грузчиками.

Раздался хриплый гудок, это “Пестель” предупреждал о своем прибытии. Вышел ленивый матрос, разогнал мальчишек и собак. “Пестель” приближался не спеша, как старик, на которого давит груз прожитых лет, и ему давно уже стало неинтересно все, что делается вокруг. Встречающих было немного, в основном зеваки, которые от нечего делать встречают все пароходы. Их можно было отличить от людей, действительно встречающих. Те волновались, вставали на цыпочки, вытягивали шеи и махали платками. Зеваки же держались спокойно, наблюдая с ленивым любопытством, как “Пестель”, стуча старенькой машиной, подходил к берегу.

Борис пригляделся внимательнее к маленькой группе зевак. Если они приходят сюда каждый раз, то могли видеть и запомнить Махарадзе. Вот человек непонятного возраста и национальности в продранной на локтях рубахе. Глядит в море слезящимися глазами, руки трясутся. Не то больной, не то пьяный, с таким толкового разговора не получится. Две женщины простого вида, эти небось ничего не запоминают, глядят бездумно. Старуха-нищенка…

Хотя Аркадий Петрович и советовал Борису прежде всего идти к капитану и даже дал для этой цели соответствующую бумагу, Борис посудил, что у каждого нормального человека при виде бумаги из контрразведки возникнет к подателю подобного документа стойке отвращение, и что никто ничего ему не расскажет, отопрутся: не помним, мол, и не знаем. Поэтому Борис решил потолкаться на пристани среди простого народа: авось какая-нибудь умная мысль придет в голову.

Рассеянно обводя взглядом группу встречающих, Борис заметил в толпе мальчишку. То есть мальчишек-то было достаточно — этот народец вечно обитает в порту да на рынке. Но мальчишка, привлекший внимание Бориса, находился здесь явно по делу: он воровал. Вот он шмыгнул под боком у дородного господина в полотняном сюртуке, задний карман брюк у господина заманчиво оттопыривался пухлым бумажником. Борис загляделся на мальчишку, стараясь не упустить момент самой кражи, но тот вдруг отошел от господина, зыркнув бедовыми черными глазами в сторону Бориса. Борис еле успел отвернуться к морю, чтобы не встретиться глазами с воришкой.

Мальчишка почувствовал неладное и не стал красть. Он мог взять бумажник, но не стал этого делать, потому что почувствовал опасность. “Далеко пойдет!” — мысленно восхитился Борис.

"Пестель” пришвартовался к берегу, и по выложенным сходням прежде всего пронесли почту. На берегу у сходней встали матрос и ещё один человек — он проверял паспорта, потому что все же пароход прибыл из другой страны. Потом по сходням сошел военный курьер — очевидно, в чемоданчике у него были важные депеши от англичан из Батума. Курьера ждали поодаль двое солдат. Потом потянулись пассажиры.

На “Пестеле” было семь кают, остальные пассажиры проводили все дни плавания на палубе, прикрываясь парусиной от ветра и дождя. Впрочем, летом дождей не было. Сошли два-три турецких коммерсанта, толстый грек с женой, замотанной в черное, огромный мужчина в косоворотке — по виду помещик. Так уж получалось, по в Батум из Феодосии ездило больше народу, чем из Батума в Крым.

После того как приличные пассажиры предъявили свои паспорта чиновнику и удалились в направлении маленькой площади, где стояли извозчики и частные экипажи, хлынули обитатели палубы. Их было больше.

Штатские потертого вида, одинокая дама с ребенком на руках, татарское семейство — муж, жена и трое одинаковых мальчишек. Два дагестанца в бурках, несмотря на жару. Даже несколько цыганок в ярких платьях — эти везде себя чувствовали как дома.