Батумский связной

— Вот этого не надо, — серьезно заметила Марфа Ипатьевна, — не нужно случайным людям судьбу родного человека доверять. Одно дело — на зазнобу или на милого дружка гадать: любит, не любит, помнит али забыл давно, а другое дело — на родного человека, жив ли он.

Борис в который раз поразился рассудительности своей хозяйки.

Аркадий Петрович отодвинул тарелку.

— Ну, Марфа, не томи душу: удалось выяснить что-нибудь важное?

Борис отметил про себя, что Горецкий впервые при нем назвал хозяйку просто по имени.

— Нашли следы Просвирина? — поддержал он подполковника.

— Про Просвирина вашего ничего не знаю, а мужик в доме у Авдотьи Лаврентьевны определенно есть, — посмеиваясь, ответила хозяйка.

— Из чего же вы вывод такой сделали? Использовали дедуктивный метод? — пошутил Борис.

— Не знаю никакого такого метода, а только глаза-то у меня всегда при себе. Ну, сами посудите, живет Авдотья якобы одна, а в сенях чугун борща стоит — вот такой! — Она показала какой. — Одному человеку нипочем такое количество за день не съесть, а впрок варить при жаре нынешней — все ж прокиснет. Дальше смотрю — сапоги мужские под лавкой спрятаны.

— Мало ли от кого сапоги остались! Может, от бывшего полюбовника!

— Если бы они бесхозные были, то не валялись бы под лавкой, — резонно возразила Марфа Ипатьевна. — Авдотья выжига такая, ничего у нее не пропадает. Живо бы сапоги эти на толкучку снесла.

— Значит, думаете, у сапог хозяин есть?

— Верно, и в доме у Авдотьи чуть табаком припахивает. Вроде бы не только что курили и проветрено, а все же дух остался. Конечно, сейчас и некоторые бабы курят, не спорю, но Авдотья не из таких, уж это точно.

— М-да, Марфа Ипатьевна, вам бы сыщиком быть! — не унимался Борис. — Ната Пинкертона за пояс заткнули бы!

— Чур, ты, насмешник! — Она слегка ударила его по руке. — Можете не верить, но я-то знаю: есть у Авдотьи мужик, прячет она его в доме. Как заметила, что я по сторонам гляжу, так на меня зыркнула! Видно, что деньги нужны, оттого и гадает, а так бы взашей вытолкала. Так что уверена я: там он. Мы, женщины, такие вещи про свою сестру всегда почуем.

— Так и она, выходит, могла вас в подозрении держать, раз женщины такие вещи чувствуют: есть, мол, кто или нет? — неосторожно начал Борис и тут же остановился, потому что хозяйка так гневно на него посмотрела, что язык присох к гортани.

Он оглянулся на Горецкого, но тот думал о чем-то своем, рассеянно глядя в окно. Борис виновато развел руками и опустил повинную голову, потом глазами и руками изобразил, какой же Аркадий Петрович глупый, что пренебрегает такой женщиной, и будь он, Борис, на его месте, то он бы… После чего Марфа Ипатьевна не выдержала и засмеялась. Горецкий очнулся от дум, посмотрел с неудовольствием на веселую компанию и спросил:

— И как думаете, Марфа Ипатьевна, где она Просвирина прячет — в подполе?

— Кто же знает… В доме тесно, все заставлено комодами разными, буфетами…

— Что ж, надо действовать, — решил Горецкий. — Если Просвирин что-то заподозрит, то средь бела дня не отважится выйти на улицу, будет темноты ждать. До этого мы его и возьмем.

— А если он так и будет у Авдотьи в кладовке сидеть? Баба хитрая, так запрячет, что с обыском не найдешь…

— А мы ему поможем, — загадочно усмехнулся Горецкий. — Такое представление устроим, что сам к нам выскочит как миленький. Куда это Саенко запропастился?

— Тут я, — донеслось из сеней, — только вошел.

— Давай, голубчик, сходи-ка вот по поручениям. — Аркадий Петрович махнул рукой, приглашая Саенко в комнату поговорить.

— Что за жизнь! — вздохнул Саенко. — Ни тебе поесть, ни тебе попить, ни тебе отдохнуть в тенечке. Таскайся по этакой жаре туда-сюда. Эх, грехи мои тяжкие!

Перекусив наскоро и вылив на голову ведро воды, Саенко отправился обратно в город, чтобы к вечеру успеть выполнить многочисленные поручения подполковника Горецкого.

Феодосия — город небольшой. И все важные учреждения находятся в центре. А также магазины, аптеки и почта. Еще полиция, комендатура и здание контрразведки.

Молодой татарин, что следил за Борисом, по-прежнему стоял напротив дверей гостиницы. Время шло к трем часам, солнце нещадно накалило мостовую, казалось, что камни плавились в его лучах. Тень ушла, и соглядатай, измучившись, рискнул уйти со своего поста, чтобы выпить прохладительного в кофейне за углом, посчитав, что в этакую жару ни один нормальный человек не выйдет из дома. Машинально оглядывая улицу в окно, он вдруг заметил знакомую фигуру. Сегодняшний коробейник, что привязался к нему утром как банный лист с разговорами, шел по улице деловым шагом. Короба у него татарин не увидел и, приглядевшись, с изумлением заметил на нем военную форму. Он протер глаза, думая, что привиделось от жары, но не зря же битых полчаса он отвечал на вопросы настырного коробейника — лицо его он запомнил очень даже хорошо.