- Спасибо коню! Выскочили саакадзевцы, янычары тоже, ночь темная, а они без коней. Помахали мы шашками, потом я схватил Реваза, перекинул на коня, как вьюк, и как ветер взвился. Долго слышали издали конский топот, только опоздали, пиначи. Реваз как увидел, что спаслись, сразу со стоном с коня сполз, а я сюда прискакал. Еще благородная, высокорожденная княгиня Нато наказала тебе, князь князей, передать, - вдруг, нахально смотря на Зураба, протянул Ило, - когда в Ананури будешь возвращаться, купи два отреза бархата: внучкам хочет послать. Голубой к лицу княгине Маро, Ксанской Эристави, а розовый - Хварамзе, княгине Мухран-батони. Хотя обе - дочери Георгия Саакадзе, все же очень любит...
- Молчи, презренный! - не выдержав, вскипел Зураб. - Не испытывай мое терпение!
- Князь князей, что передать Миха? Слать еще гонцов или уже довольно?
- Убирайся, гиена! Или я... - Зураб запнулся, почувствовав на себе проницательный взгляд Шадимана. "Где моя зоркость?" - упрекнул себя Зураб и уже добродушно произнес: - Иди, верный воин, пусть цирюльник тебя вылечит, дня через два отправишься с посланием и бархатом к благородной, высокорожденной княгине Нато.
Шадиман ладонью мягко провел по выхоленной бороде и предложил вечером устроить состязание в нарды, а пока разойтись, дабы в тишине обдумать слышанное.
Гонца никто не наградил: пусть Зураб о своих лазутчиках заботится; тем более, вести привез - лишь черту на радость.
Хуже остальных чувствовал себя Иса-хан: "Если Непобедимый что-либо обещает - непременно исполнит. Да защитит меня аллах от подобного позора! Лучше пасть в бою. Но разве мало других дорог! Чем плох путь в Исфахан?"
Конюхам показалось, что Иса-хан слишком поспешно вскочил на серого в яблоках скакуна и умчался в крепость.
Очутившись в своих покоях, Зураб наконец дал волю ярости: схватил кувшин, грохнул о пол и, отшвырнув ногой осколки, разразился проклятиями:
"Чтоб тебя гиена проглотила! Родоначальник сатаны! Это ли не позор?! Какой-то Саакадзе из Носте высмеял меня, князя Арагвского, как последнего глупца! Вот подлая плата за доброту! Не я ли, Зураб Эристави, восхищаясь на Марткобской равнине, одарил лазутчика Ило? И вот эта помесь жабы и змеи, извиваясь и прыгая, неотступно следил за Миха. А что, если, - Зураб ужаснулся, - и о фальшивых дружинниках проведал? Не хватает мне насмешек заносчивых Мухран-батони! И как бесстыдно предстал предо мною! А сейчас, наверно, разгуливая по Тбилиси, пьет с амкарами, выведывая все сведения о Метехи... Да, но почему Саакадзе решил помочь мне выпроводить Хосро-мирзу и Иса-хана из Картли? Узнаю хищника. Вот он, распушив усы, извергает из пасти "барсов" мудрость: "В борьбе то оружие хорошо, которое под руку попадется". Я ему под когтистую лапу угодил, ибо еще месяц - и азнаурам уже нечем будет противостоять персам. И в Кахети ему Иса-хан не нужен, и здесь Симон Второй ни к чему "барсу"... значит, выгодно действовать со мною заодно. О сатана! Оторвусь ли я когда-нибудь от тебя?! И не как равный с равным действует, а вертит мною, как рукояткой. Но... какими мерами Ило добился предательства верного мне Реваза? Неужели угрожал евнухом сделать, а в задаток исколол зад?.."
Осененный коварной мыслью, Зураб злорадно усмехнулся и, вызвав старшего дружинника, приказал немедля притащить к нему Ило.
Затрубил арагвский рог, заметались арагвинцы. Но сколько ни искали, не только в Метехи, но и по всему Тбилиси не могли найти. Ило словно в воздухе растворился, ибо ни через какие ворота не проезжал.
Шадиман устал считать шаги и опустился на угловую тахту. Блеклые блики скользили по узорам ковра, словно не могли выбраться из лабиринта; от подушек исходил терпкий запах роз, не вовремя одурманивая.