Базалетский бой (Великий Моурави - 5)

Горы вьюков, пирамиды кип, ряды тюков то распадаются, то вновь громоздятся вдоль площади базара. Верблюды опускаются на колени, ревут. Вереницы носильщиков под монотонный напев тянутся к кораблям пустынь и степей.

Смотритель базара, подсчитывающий сбор, и шум падающих с весов тюков предвещают зенит не только солнца, но и дневной торговли. Лучи ослепляют, у водоемов сутолока, щелкают бичи. То тут, то там слышится яростное "Хабарда"! Нещадно бранясь: "У, па-дер сек!", проклиная солнце, осатаневшие караванбаши гонят передовых верблюдов, тесня носильщиков, чернолицых и краснобородых, с трудом удерживающих груз на плечах.

Покачиваются в корзинах коконы, в тюках - гилянский шелк, в вьюках ковры Керманшаха и Хорасана. В особых сосудах - благовония, в плотных мешочках - пряности. Барахтается в пыли солнце. Кипит Решт. Проходит обычный полдень. "Ай балам! Ба-ла-амм!"

Караваны спешат на север, юг, запад, восток. В Московию и Индию, Хорезм и Синд, в Афганистан и Сирию, в Талышинское ханство и Ширван, в государство великих моголов, к берегам океана, морей и заливов.

Звенят монеты Азии и Европы, щелкают четки. Расчетливые слова торговли перемежаются с молитвенными призывами к намазу. Отречение от суеты - как отлив на море, страсть к наживе - как прилив. Звенят бубенцы и колокольчики, ведя счет верблюжьим шагам, спешат караваны продолжить путешествие, новые облака пыли вздымаются над Рештом, хлопают бичами черводары, надрываются караванбаши: "Ай балам! Ба-ла-амм!"

И внезапно - крики, вопли, ругань: поймали вора. "Ферраши! Ферраши!" Мелькает ханжал, отсекая ухо.

Одичалые псы кидаются к кровавой луже. Все привычно, как небо.

Спертый, горячий воздух, густой от пыли, наполняет улицы. Запах отбросов смешивается с терпким ароматом садов, притаившихся за глинобитными, каменными и изразцовыми стенами. От приморских болот тянет гниющими водорослями. Нестерпимо душно. И вот-вот оборвется дыхание.

Но так было каждый день, каждый год! Так было всегда! Торговая жизнь спешит к весам удачи. И время настойчиво движется в будущее, как караван. Три часа отделяют день от зенита. Обычные будни лихорадят Решт. Призывают муэззины, поет бродячий певец:

Караван уходит в голубые степи.

Ай балам! Ба-ла-амм! В знойные пустыни...

Твои кудри, Лейла, заплелись, как цепи,

Ты осталась в Реште, песня в сердце стынет,

Не Меджнуна цепи, а меня обвили!

Тысячу красавиц встречу я отныне...

Я ушел от пыли, и пришел я к пыли,

Потерял я песню, как слезу в пустыне.

Фанатичный мулла наступает на тень, распростертую на желтой земле. Из люля-кебабной доносится запах бараньего сала; туда устремляются усталые погонщики.

Поет бродячий певец, протягивая медную чашу и взывая:

- Подаяние! О имам Реза!

Купец, сидя на коврике возле полутемной лавки, куда-то устремляет взгляд и привычно перебирает четки. Перед ним на желтой земле тень певца с протянутой чашей. Две монетки со звоном падают в "приют надежд".

Спешат караваны. Тени становятся короче. Завеса пыли плотнее.

Певец поет:

Тысяча красавиц ароматней дыни,

Но одна дороже: Лейла - песня розы!

Потерял в пустыне и нашел в пустыне

Песню, что рождает в мире только слезы.

Ай балам! Ба-ла-амм! Чашу, от недуга,

Я вином наполню! Жертвой был гордыни,

А теперь я нищий и брожу вдоль круга,

Что нашел в пустыне, потерял в пустыне!

Караван уходит, солнцем опаленный,

Пыль летит над жизнью тучами густыми...

Ухожу влюбленный и приду влюбленный,

Потерял в пустыне и нашел в пустыне.

- Подаяние! О врата нужд!

В прохладной каве-хан краснобородый караванбаши, из года в год пересекающий море песков, возлежит на широкой тахте, посасывая чубук кальяна. Певец терпеливо ждет, пока расплывутся светло-синие струи дыма. Рука доброжелателя опускает в чашу медную монетку.

Ты луне подобна! Тень тебя покинет

Пусть с моей лишь песней, как слеза лучистой!

Я искал в пустыне и нашел в пустыне

Твои кудри, Лейла, амбры самой чистой!

Я покинул сытых, я покинул черствых,

Ты сказала "Милый Лейлу не покинет!"

И теперь я песней оживляю мертвых

Мглу терял в пустыне, свет нашел в пустыне

- Подаяние! О поручитель за газель!

Бронзоволицый гебр в высоком, черном колпаке, размышляя об учении Заратуштры, продал на замусоренном перекрестке продолговатую дыню. Выручку он небрежно бросает в медную чашу.

- Да не подвергнет тебя аллах неожиданной стреле!

Только на одно мгновение задержался шемахинец, красуясь на коне, он сдвигает на затылок шапку из черной бараньей шкуры и устремляет сладострастный взор на персиянку, сверкающую глазами за полупрозрачной кисеей. Двадцать четыре косы спадают у нее по плечам, опасные, как змеи. Как виденье, исчезает она в гуще померанцевых деревьев, укрывающих Решт.

Запел певец громче и восторженнее:

Без воды сосуд мой, и в глазах слезы нет,

Тень твоя воздушна, только сердце ранит!

Потерял в пустыне и нашел в пустыне

Сладостный оазис онемевший странник.

Твои кудри, Лейла, заплелись, как цепи!

Двух теней нет в Реште есть одна отныне...

Караван уходит в голубые степи,

Ай балам! Ба-ла-амм! В знойные пустыни!

И пошел певец по знойной улице, громко взывая:

- Подаяние! О Лейла, подаяние!..