Базалетский бой (Великий Моурави - 5)

Красная обожженная черепица кровель высится над садами, отделенными от улиц. Лучи солнца, теряясь в листве, скупо освещают арыки. Здесь жизнь медлительна, как вода в арыках, там - скоротечна, как дым кальяна.

Где-то далеко и совсем близко муэдзин решительно напоминает о дани аллаху, единому и всепрощающему. Все - как было вчера и как будет завтра...

Но вдруг, словно самум, налетел неистовый бой барабана, пронзительно завыли свистульки, озадаченно залаяли собаки, вопрошающе заревели верблюды, завизжали откуда-то вынырнувшие мальчишки! До хрипоты что-то выкрикивал мечущийся ферраш-баши, но его не слушали: сталкиваясь и разбегаясь, наскакивая на вьюки и животных, кружились, не зная зачем, взывали, не зная к кому: "Аллах! Где? Кто?"

Через Решт мчался всадник из "тысячи бессмертных", личной охраны шаха Аббаса. Такая встреча была минбаши привычна и желательна. Откинув кольчужную сетку, защищавшую шею и лицо, вскинув копье с позолоченным наконечником, всадник грозно сверкал глазами, уподобляясь воину божьему из одиннадцатого стиха шестьдесят первой суры корана "Порядок битвы", принявшему земной вид. За ним скакал отряд "шах севани" - "любящие шаха", оруженосцы и телохранители. Надзирая за безопасностью дорог и спокойствием империи, они не скупились на удары, наносимые ими по обе стороны тесных площадей и уличек.

Шахский глашатай, подпрыгивающий на берберийском скакуне, неотступно следовал за передовым всадником, свирепым минбаши, который продолжал потрясать копьем с позолоченным наконечником, как бы стремясь дополнить наглядной силой вескую силу слов глашатая.

- Во имя аллаха высочайшего! - вещал глашатай, подняв указательный, заключенный в золото перст к словно притаившемуся небу. - Во имя всеблагого и милосердного! Да воздается благодарение творцу двух миров! Да будет благословение божие над Мохамметом и его потомками! Пусть души жителей Решта образуют одну душу! Пусть слух жителей Решта вызовет зависть тигров и пантер! Знайте, правоверные, и будьте преисполнены счастьем! Торжествуйте в честь наивысшего торжества! В Гилян, да хранит его аллах, в Решт, да заботится о нем пророк, держит свой высокий путь и путей шах-ин-шах! "Солнце Ирана"! "Лев львов"! Великий шах Аббас!!!

Упади молния из голубых глубин в середину Решта и порази тысячи тысяч, она не могла бы произвести на рештцев впечатление более ошеломляющее, чем эти фанатичные выкрики. На уличках, примыкающих к площади базара, поднялась невообразимая суматоха: кто-то командовал, кто-то метался, кто-то загонял во дворы верблюдов, ослов, мулов, кусающихся и лягающих. Вмиг появились подростки-поливальщики. Из кувшинов хлынула вода, борясь с пылью, - словно переплелись белые змеи с желтыми. Распаленная, одуревшая толпа росла, ширилась, наваливаясь на глинобитные стены, - вот-вот рухнут. В мелкие осколки разбивались кувшины, сверху откуда-то свалились вьюки прямо на головы завопивших женщин. Появился калантар, размахивающий руками. Вновь посыпались удары. И над городом повис протяжный, не то радостный, не то печальный, крик: "Оо-ол!"

Минуя померанцевые сады и обогнув мечеть, запыленный минбаши и вспотевшие "шах-севани" повернули к тутовым рощам, внешним кольцом плотно окружившим сады Сефевидов.

Взбудоражен Решт! "Спешите, правоверные! Приближается шах Аббас!"

Из лавок майдана исчез дешевый калемкар, и тончайший разноцветный шелк заполнил темные полки. Деревянные чаши из "орехового наплыва" заменились чеканными изделиями. Глиняные мухоловки заброшены в темную нишу, на их месте красуются покрытые черным и красным лаком ложки для шербета.

Улицы, по которым проследует "лев Ирана", обильно политы и подметены. Кругом, словно перед байрамом, вытряхивают ковры, чистят медные котлы для пилава, набрасывают на тахты кашмирские и керманские шали, как будто шах Аббас соизволит посетить хоть одно из жилищ. Но - иншаллах! - он может проехать мимо, может благосклонно повернуть голову к забору!

- И что же? - хрипит старая Кюлли. - Разве через забор виден хоть один персик?

- О Аали, кто сказал, что да? - шипит старая Зебенда, остервенело наводя блеск на погнутый таз.

- Байрам! Байрам! - восклицает старая Кайкяп, устилая циновкой земляной пол. - Шах-ин-шах, великий из великих, едет в Решт!

Слухи носились, как лепестки мака. Говорят, "лев Ирана" внезапно пожелал раньше объехать Гилян. Говорят, "повелитель вселенной" повелел разбить сад на пути к Энзели, в котором будут созревать бирюзовые сливы. Говорят, "средоточие мира" решил перебросить мост через море, равный по длине семи тысячам верблюдов, поставленных друг к другу в хвост. Говорят, "солнце Ирана" возжелал воздвигнуть на берегу Сефидруда ослепительную мечеть. Ее сто двадцать колонн повергнут ниц север, восток и запад.