Беатриса

— Ваш парикмахер, кажется, еще не пришел, — заметил Рошфид, когда узнал, почему его жена удалилась в свой будуар.

— Меня причешет Тереза, — возразила Беатриса.

— Но куда вы собрались? Ведь не явитесь же вы к графине де Монкорне в восемь часов.

— Конечно, нет, — ответила Беатриса, — но я поеду в Оперу, послушаю первый акт.

Любознательный бальи, выведенный в вольтеровском «Простаке», кажется каким-то глухонемым по сравнению с нашими праздными мужчинами. Беатриса поторопилась уйти, чтобы не подвергаться дальнейшим расспросам, и не слыхала, как муж бросил ей вслед:

— Что ж, поедем вместе.

Сказал он это отнюдь не из хитрости, у него не было никаких оснований подозревать жену, ведь она пользовалась неограниченной свободой. Он старался просто из самолюбия не стеснять ее ни в чем. Впрочем, поведение Беатрисы выдержало бы самую суровую критику. Маркиз Рошфид собирался провести вечер вне дома, быдь может, даже у любовницы. Он закончил свой туалет еще до обеда, ему оставалось только надеть перчатки и шляпу, а тут вдруг он услышал, что к крыльцу, выходящему во двор, подъехала карета его жены. Он прошел к Беатрисе, она была совсем готова и бесконечно удивилась, увидев его.

— Куда это вы собрались? — спросила Беатриса мужа.

— Я же сказал, что я поеду вместе с вами в Оперу.

Маркиза еле сдержалась, чтобы не дать отпора этой навязчивости, но на щеках ее выступило два ярко-розовых пятна, как будто она подрумянилась.

— Что ж, едемте, — сказала она.

Рошфид последовал за женой, не заметив волнения, прозвучавшего в голосе Беатрисы, которая вся кипела от затаенного гнева.

— В Оперу! — приказал муж кучеру.

— Нет! — воскликнула Беатриса. — К мадемуазель де Туш. Мне надо сказать ей несколько слов, — добавила она, когда дверца кареты захлопнулась.

Лошади тронули.

— Впрочем, если хотите, — продолжала Беатриса, — я завезу вас в Оперу, а потом заеду к де Туш.

— Зачем же? — возразил маркиз. — Ведь вы хотите поболтать с ней только минутку; я подожду в карете. Еще только половина восьмого.

Если бы Беатриса просто сказала мужу: «Поезжайте в Оперу и ни о чем не беспокойтесь», — он повиновался бы ей самым мирным образом. Но, как и всякая умная женщина, Беатриса боялась пробудить подозрение мужа, чувствовала себя виновной и поэтому подчинилась. Когда она из Оперы собралась ехать ко мне, ее супруг увязался за ней. Беатриса вошла, красная от гнева и нетерпения, и шепнула мне с самым невозмутимым видом:

— Дорогая моя Фелисите, завтра я уезжаю с Конти в Италию; передайте ему, пожалуйста, чтобы он собрался и был с каретой и паспортом здесь.

Она уехала домой вместе с мужем. Бурные страсти любой ценой ищут свободы. Целый год Беатриса страдала от своего подневольного положения, от случайных и редких встреч, она считала себя навеки связанной с Дженаро. Поэтому я не удивилась. На ее месте я бы, с моим характером, поступила точно так же. Беатриса решилась на такой скандал при самом, казалось бы, невинном принуждении со стороны мужа. Она старалась избежать несчастья ценой еще большего несчастья. Конти был вне себя от радости, а я огорчалась — я знала, что все это только тщеславие.

— Да, я любим, подлинно любим, — твердил он мне в восторге. — Не каждая женщина согласится поставить на карту всю свою жизнь, свое состояние, свое положение в свете.

— Да, она вас любит, — сказала я ему, — а вот вы ее не любите!

Он рассвирепел и устроил мне сцену: он разглагольствовал, он бранил меня, описывал мне свою любовь, уверял, что никогда и не думал, что способен так любить. Меня все это нисколько не тронуло; я одолжила ему денег, которые могли понадобиться во время путешествия, — ведь он уезжал неожиданно. Беатриса оставила Рошфиду письмо и на следующий день укатила в Италию. Там она прожила два года; она писала мне много раз, письма ее полны самых дружеских чувств, очаровательно нежны; бедное дитя привязалось ко мне, как к единственной женщине, которая может ее понять. По ее словам, она меня обожает. Им потребовались деньги, и Дженаро написал оперу, которая, однако, не принесла ему в Италии тех доходов, которые получают композиторы в Париже. Вот письмо Беатрисы, теперь вы поймете его, если только юноша в ваши годы может разбираться в сердечных делах, — добавила Фелисите, протягивая Каллисту письмо.