Беатриса

— Секрет есть секрет, моя милая. Позволь и мне воспользоваться преимуществом моего возраста. Я верила, что силою ума поднялась до таких высот, которые делают женщину неуязвимой. Я ошиблась. Клод Виньон сбросил меня с моих вершин в пропасть. Но ведь и на дне пропасти растут цветы — бледные, чахлые и все же прекрасные.

Фелисите наслаждалась своим коварством, и маркиза, сама того не зная, поддалась ее хитростям, покорная ей, как воск рукам ваятеля. Камилл Мопен заронила в душу своей подруги любопытство, зависть, сменявшуюся порывами великодушия, и Беатриса уже не могла отделаться от мыслей о прекрасном юноше.

«Она с восторгом предаст меня», — подумала Фелисите, целуя подругу и желая ей покойной ночи.

Она ушла к себе в кабинет. И тут, оставшись одна, писательница Камилл Мопен превратилась в обыкновенную женщину. Полились слезы. Фелисите набила трубку наргиле табаком с примесью опиума и большую часть ночи просидела в кресле, окружив себя облаками дыма; как ни старалась она усыпить боль оскорбленной любви, — в одуряющем тумане вырисовывалось лицо Каллиста.

«Если бы мне удалось описать мои страдания, — думала она, — какая это была бы прекрасная книга! Но она уже написана. Сафо меня опередила, а Сафо была моложе меня. Роман сорокалетней женщины... не этим ли ты вздумала поразить и растрогать? Кури уж лучше свое наргиле, бедная Камилл Мопен, — тебе сейчас не хватит сил даже в трех строфах рассказать о своей беде. Слишком уж ты несчастна!»

Так прошла вся ночь. Фелисите то обливалась слезами, то вдруг впадала в неистовую ярость; то она готова была принять самое мужественное решение, то вдруг к этим мыслям примешивались внушения католической религии, — никогда раньше эта беспечная служительница муз, эта неверующая писательница не помышляла о религии.

На следующий день Каллист, решивший, как ему говорила мать, во всем следовать советам Фелисите, — в полдень был в Туше. Он с таинственным видом взошел по лестнице в комнату хозяйки дома, где уже была приготовлена для него целая библиотека. Фелисите устроилась в кресле у окна и молча курила: отсюда ей был виден безлюдный, болотистый Круазик, а за ним море; иногда она взглядывала на Каллиста и даже заговаривала с ним — и все о Беатрисе. Увидев, что маркиза гуляет по саду, Фелисите подошла к окну, дождалась, пока подруга взглянет в ее сторону, и опустила занавеску, оставив только узкую длинную щель, сквозь которую солнечный луч освещал книгу, лежавшую на коленях Каллиста.

— Сегодня, дитя мое, — сказала Фелисите, взъерошив кудри Каллиста, — когда я предложу тебе остаться пообедать с нами, ты откажешься и при этом взглянешь на маркизу, — достаточно будет этого взгляда, и она поймет, как тяжело тебе уходить.

Часа в четыре Фелисите вышла из своей комнаты и увела маркизу в гостиную. Здесь несчастная, не щадя себя, разыграла во всех тонкостях роль счастливой избранницы. Каллист, покидая обеих женщин, не мог подавить чувство стыда: он понял, как неблаговидна его роль. Взгляд, который Каллист бросил на Беатрису, был куда более выразительным, чем это могла предвидеть Фелисите, хотя она и ждала этого взгляда.

На Беатрисе было прелестное платье.

— Как вы кокетливо оделись сегодня, — сказала ей Фелисите, когда они остались одни.

Это представление продолжалось целых шесть дней; за кулисами Фелисите, неведомо для Каллиста, без него, вела с подругой хитроумные беседы. Между ними завязался безжалостный поединок, все было пущено в ход: лукавство, притворство, показное великодушие, фальшивые исповеди, лицемерные порывы откровенности, — и все время одна пыталась скрыть свою любовь, а другая ее выдавала; но Фелисите успела ядом своих слов проникнуть в сердце Беатрисы, задеть в ней те дурные чувства, которые порядочная женщина подавляет в себе лишь ценой больших усилий. В конце концов Беатрису обидели подозрения ее подруги, она сочла их унизительными для обеих; но она упивалась тем, что великой писательнице оказались не чужды мелочные женские побуждения, и не могла удержаться от соблазна показать сопернице, где кончается Камилл Мопен со всем ее превосходством... и как эта великая Мопен может быть унижена.

— Дорогая моя, что же ты скажешь ему сегодня? — спросила Беатриса, зло посмотрев на подругу в ту самую минуту, когда мнимый любовник Фелисите просил позволения остаться. — В понедельник нам надо было побыть с тобой наедине; во вторник — повару не удался обед; в среду ты испугалась, что баронесса разгневается; в четверг ты решила погулять со мной; вчера ты стала прощаться с ним, как только он заговорил о том, чтобы побыть еще. Нет, довольно! Мне хочется, чтобы бедный мальчик хоть сегодня остался у нас.

— Уже?.. Бедная моя девочка! — с колючей иронией сказала Фелисите.

Маркиза покраснела.

— Останьтесь, господин дю Геник, — сказала Фелисите с воинственным и вместе уязвленным видом.

Беатриса держалась холодно, сурово, позволяла себе резкости, насмешничала; особенно доставалось от нее Каллисту, которого Фелисите в конце концов отослала домой — играть в мушку с Шарлоттой де Кергаруэт.