Бэббит

— В общем, наше счастье, что мы живем среди цивилизованных людей, у которых есть и художественный вкус, и деловой нюх, — подытожил Верджил Гэнч. — Скучновато нам было бы, если б мы застряли на какой-нибудь их Главной улице и стали рассказывать этим старым бобрам про нашу здешнюю жизнь. Но в одном надо им отдать справедливость: каждый, самый маленький, американский город стремится расти, достигнуть современного уровня. И растут, черт их подери, растут! Кто-нибудь начнет крыть такую захолустную дыру, рассказывать, как он заехал туда в тысяча девятисотом году, и ничего там, кроме одной грязной улицы, не было, понимаете, одной на девятьсот жителей, похожих на улиток. А приедешь туда в девятьсот двадцатом году, смотришь — асфальт, чудная гостиница, первоклассный магазин дамского готового платья — просто красота! Нельзя смотреть только на то, какие они сейчас, эти городишки, надо разобраться, чем они хотят стать, а у них у всех есть свой идеал, оттого они и станут когда-нибудь отличнейшими городами. А идеал у них — стать такими, как наш Зенит, вот что!

Хотя все они и жили в самом близком соседстве с Т.Чамондли Фринком и он часто брал у них на время косилки для газона и гаечные ключи для машины, каждый помнил, что Фринк — знаменитый поэт и выдающийся деятель рекламы и что за его простотой и доступностью кроются знойные джунгли литературных тайн, куда никому из них нет доступа. Но сегодня, разоткровенничавшись под влиянием джина, он сам допустил их в свою святая святых.

— Меня страшно мучит одна литературная проблема. Сейчас я занят составлением серии реклам для автомобильной фирмы Зико, и мне хотелось бы из каждой рекламы сделать этакую поэтическую жемчужину — в хорошем стиле, понимаете. Я целиком и полностью придерживаюсь теории, что весь фокус — в совершенстве формы, без этого и писать не стоит, но такой крепкий орешек мне еще никогда не приходилось раскусывать. Вы, может быть, думаете, что мне труднее писать стихи, я хочу сказать — на лирические темы: семья, очаг, счастье и прочее, но это, в общем, легче легкого. Тут никаких просчетов быть не может; отлично знаешь, чем дышит каждый порядочный человек, если он действительно наш, и выражаешь именно эти чувства. Но индустриальная поэзия — такой литературный жанр, где нужно открывать новые, неизведанные области. А знаете, кто но этой части наш, американский гений? Вы даже имени его не слыхали, и я не слыхал, но его творчество надо сохранить для будущих поколений, чтобы они могли судить о силе американской мысли наших дней, об ее оригинальности. Я говорю о человеке, который пишет рекламы табака «Принц Альберт». Нет, вы только послушайте:

«Сплошная радость и восторг — П.А. в хорошей трубке! Скажи, слыхал ли ты, как хвастают шоферы: рвануть с пяти на пятьдесят единым духом, дать газу, чтобы небу стало жарко! Да, в этом что-то есть, не спорю, но, между нами, милый друг, проверь-ка сам любым спидометром, как быстро с уныния от скверных табаков на скорость высшую блаженства переключишься ты, усевшись с трубкой, где тлеет вкусный и душистый „Принц Альберт“.

«Принц Альберт» попадает в точку, он словно весело поет своим чудесным ароматом: «Давай еще!» Всегда прохладный и душистый! Нет, никогда куренье никому не доставляло такой бодрящей, крепкой радости мужской!

Закуривай, дружок! Берись за трубку сразу — не упускай момент! «Принц Альберт» — сам пойми! — вольет в тебя такую силу, что ты всем сразу дашь и шах и мат. Уж мы-то знаем оба, о чем я говорю!»