Беда

Титов и Тогойкин собрались ехать. Николай завезет председателя домой, а сам поедет к Ивану Дмитриевичу.

— А почему, Тимофей Иванович, ты не сказал, что Джергеев поехал жаловаться? — спросил Тогойкин, садясь в сани.

— Да не станет он теперь жаловаться! Если бы они не одобрили наши действия, тогда бы он жаловался…

— А как же ты терпишь такого человека?

— А что он мне! Когда-то в молодости он был недолгое время председателем сельсовета. С тех пор и считает, что нет в наших краях равного ему. Нас он ни во что не ставит: дураки, мол, — и все, сами лезут, сами за все берутся, когда можно спихнуть на других. Зато оратор — хоть куда. Ты ведь слышал, как он шпарил про войну…

— А сам-то он был на войне?

— Э, нет… Говорят, у него туберкулез.

— А чем это он все время трещит во рту?

— Это он недавно ездил в город и вставил себе челюсть. Когда рассердится, выталкивает ее языком и стучит об остатки своих зубов. Думает, наверно, что вид у него от этого более грозный.

Остановив Басыкыя у ворот, Тогойкин стал прощаться.

— Да ну, зайдем. Возьмешь немножко продуктов. Отсюда ведь не скоро тронутся обозы. До их приезда накормишь своих товарищей.

У Тогойкина перехватило дыхание. Он широко развел руки, чтобы обнять Титова, затем протянул руку вперед, собираясь горячо поблагодарить его, но не сделав ни того, ни другого, отскочил к узенькой калитке и распахнул ее настежь.

— Пожалуйста, Тимофей Иванович!

Как только они вошли, хозяйка дома Майя выдернула из-под стола старый рюкзак и вытащила из него сначала мешочек, туго набитый мукой, потом с десяток кусков мяса, два кружка мороженого молока, несколько кусочков масла.

— Выскочила я на улицу, оставила ребенка у кирсановских, а Фекла Никитина уже шла в школу. Я тут такой крик подняла! — Майя захохотала… — «Да ты так до смерти человека напугаешь!» — сказала Фекла и, конечно, вернулась домой. Самого Луки Лукича не было. И муку, и масло — все послала Фекла. Она еще хотела дать мяса, но мяса и молока и у нас достаточно!..

— Ну вот и все! — проговорил Тимофей, с трудом сдерживая радость и подскакивая вплотную к столу.

Супруги обменялись взглядами и оба посмотрели на Тогойкина.

А Николай, с удовольствием наблюдая за ними, так и стоял у двери.

Как удивительно может измениться человек! Да еще так быстро! Ведь когда он сюда пришел, Майя показалась ему женщиной медлительной, не очень приветливой, болезненной. А сейчас лицо ее светилось улыбкой, голос звучал ласково и нежно, и выглядела она молодой женщиной с гибкими и мягкими движениями.

— Николай! — обратился к нему Тимофей, словно к давнему другу. — Все это ты возьмешь с собой. Накормишь людей горячим супом и кашей с маслом.

— Соль! — вместо «спасибо» громко выкрикнул Тогойкин и, отскочив от двери, наткнулся на стол. — Соли у нас нет. А масла… масла целый бочонок!..

Титовы глядели на него с явным недоумением.

Сбивчиво рассказывая, откуда у них так много масла, Тогойкин сначала сунул в рюкзак мешочек с мукой, аккуратно уложил примерно половину мяса, а все остальное отодвинул.

— Молоко возьми, друг.

— Нет!

Тимофей вырвал у него рюкзак и сложил в него все мясо.

— Говорю тебе, что суп полезнее всего, суп их спасет! Ну что ты за человек!.. Майя, соли!

Не обращая внимания на возражения Николая, Майя поставила на стол одновременно и чай и суп. Тогойкин, держа на коленях шапку и обжигая рот, похлебал немного супу, поднялся, торопливо пожал хозяевам руки, схватил рюкзак и выскочил из дому.

В молодом лесочке еще около поселка ему навстречу попался старик Титов. Пришлось остановиться.

— Ну что, едешь, сынок?

— Еду! — ответил Тогойкин, раздосадованный тем, что пришлось задержаться.

— Сани хороши! Только парочку пришлось маленько подтянуть.

— Ладно, — сказал Тогойкин, не совсем еще понимая, о каких санях рассказывает ему старик, и тронул коня.

— Погоди-ка, Николай… — По склоненной набок голове, по взгляду, выражавшему просьбу, по взволнованному голосу было понятно, что старик решился на важный для него и откровенный разговор. Тогойкину стало как-то не по себе. Он молчал, не сводя глаз со старика. — Николай, сыночек, ты скажи мне все, как оно было, по правде… Мы ведь на оленях все равно там проедем под самой Крутой…

Он стоял и ждал, готовый обидеться, если Николай сболтнул в расчете на то, что старик никогда не сможет проверить его, или искренне, всем сердцем, обрадоваться, если все рассказанное было правдой. Взгляд старого Титова выражал одновременно и суровое требование и горячую просьбу: если ты солгал, лучше сознайся и избавь старика от горькой обиды, а себя от черного позора.

— Правда! — просто сказал Тогойкин. — Все правда. Зачем бы я стал тебе врать…

— Так, сынок, пусть будет так… А ну, Басыкый!..

Въезжая в лес, Николай оглянулся. Старик все еще стоял посреди дороги, глядя ему вслед.

IV