Беда преследует меня

У него было удлиненное мрачное лицо, бледно-синее в том месте, где его недавно побрили, небольшие черные, близко поставленные, как два распетушившихся соперника, глаза. Невысокие виски обрамляла жесткая щетка таких черных и упрямых волос, что казалось, они взяты из конского хвоста. Мужчина был одет в синий шерстяной костюм, который сидел так ладно, как будто он в нем и родился.

— Интересно, почему он ворчит? — произнесла Рита Тессингер, словно тот не сумел по достоинству оценить предоставленную ему возможность дышать тем же воздухом, который вдыхала она, плавно расправляя свои легкие.

— Не переходи на личности, дорогая, — заметила миссис Тессингер, будто проиграла фразу из знакомой пластинки.

— О чем же тогда можно говорить?

— Давай поговорим о погоде, — предложила осипшим голосом женщина, сидевшая по другую сторону от Риты. — Мерзкая, правда? Эти ветры с озера срывают плоть с моих костей. Я — за солнечный юг.

— Я тоже люблю юг, — согласилась с ней Рита, дабы показать, что она там бывала. — Но мне нравится и Чикаго — там у меня всегда такое радостное настроение.

— Единственное, что можно сказать определенного о Чикаго: это большой город, но от большого города не долго и устать.

Она говорила так, будто ей пришлось пожить во многих больших городах. Любопытно, в каком качестве? В этой остроносой женщине лет шестидесяти с чрезмерно накрашенным обветренным лицом было нечто такое, чего не могла стереть манера одеваться. Голубой шерстяной костюм и огненная блузка были под стать ее ярко накрашенным щекам, но за всем этим камуфляжем скрывались старые глаза, вкрадчивые и искушенные. Когда она двигала руками, то позвякивали навешанные на них многочисленные дешевые украшения. А руки находились в постоянном движении, тряслись, подчиняясь старческой непоседливости. И все-таки в ней что-то было. По крайней мере, она казалась женщиной, побывавшей в разных переделках и сумевшей заработать деньги или добиться власти в другой форме.

Мэри заметила, что я наблюдаю за соседкой, и прошептала с колкостью, присущей всем женщинам:

— Не правда ли, эта шляпа — настоящий ужас?

Так оно и было. Иначе и не назовешь этот огромный, аляповато украшенный головной убор. Женщина представляла собой один сплошной ужас. Но сидевший рядом с ней мужчина, похоже, так не думал. Он часто поглядывал на нее сбоку с наивным интересом.

На первый взгляд, интерес к такого рода женщине не являлся его наиболее заметной чертой. Напыщенная, неуверенная веселость, тщательно постриженные редеющие волосы, начинающие наливаться жирком здоровые плечи, тщательно отутюженный, но уже начавший мяться костюм в полосочку и дорогой яркий галстук объявляли: я — преуспевающий американский бизнесмен. Но большие и тяжелые руки не оставляли сомнений, что он когда-то ими работал, а красивое рубиновое кольцо свидетельствовало о том, что своими руками работать он больше не будет.

Поезд ожил, задрожав, дернулся два или три раза и плавно двинулся. Преуспевающий бизнесмен сделал первый ход.

— Здорово отправиться в путь, правда? — обратился он к объекту своего интереса. — Я думал, что мы никогда не тронемся с места.

— Я тоже так думала, — ответила она. — Вот я и еду в Калифорнию.

— Вы живете в Калифорнии?

— Более или менее. По большей части живу. А вы?

— Нет, я не могу сказать того же. Деловые интересы заставляют меня ездить туда два-три раза в год. Но я никогда не оставался там так долго, чтобы Калифорния успела мне надоесть.

— В чем заключается ваш бизнес?

— Видите ли, я вложил деньги в различные предприятия. В частности в нефть. Если хотите знать, нефть интересует меня все больше и больше. — И он начал рассказывать ей о нефтяном бизнесе.

Не имея собеседника, Рита прикинула, нельзя ли ей поговорить со мной, но наткнулась на взгляд Мэри и скромно опустила глаза. Хотя вскоре опять проявила непоседливость. Она потопала маленькой аккуратной ножкой по коовру и подняла облачко пыли, похожее на дым от отдаленных взрывов.

— Не ерзай, — одернула ее миссис Тессингер, не отрывая своих красивых глаз от журнала "Мадемуазель".

Утро заканчивалось, но никто не собирался в буфет. Пригороды Чикаго убегали назад, в неблагодарное забытье. Быстрый монотонный ритм движения поезда проник в мое сознание и бился там, как крохотное дополнительное сердце. Меня охватывал азарт путешественника, медленно нараставшее возбуждение бегства.

После смерти Бесси Лэнд каждый миг, проведенный в Детройте, содержал в себе частичку кошмара, каждое здание в Детройте имело подвал ужасов. Самому себе я сказал, что еду на юг, на поиски Гектора Лэнда, но в то же время знал, что также убегаю из города, который в моих глазах стал безобразным, и от проблемы, оказавшейся слишком сложной.