Бедлам как Вифлеем. Беседы любителей русского слова

В темненьком трактире, навалясь грудью на стол, он глухим голосом поучал меня:

– По-твоему – как надо Христа понимать? … Христос – это лёгость!

Лёгостью зовется тонкая веревка, с грузом на конце; ее матросы пароходов бросают на пристань, подчаливая к ней.

– Не то-о! – с досадой сказал Лука. – Лёгость – лёгкость, понял? Христос – лёгкость, с ним жить легко. Насчет чалки – это подходящее, – причаливай через Христа к истинной вере. Только – ты пойми! – Христос не естество и не существо, он просто одно слово…

– Логос?

Симаков удивленно вскричал:

– Во-от!

И еще подвинулся ко мне, спрашивая:

– Откуда знаешь? Кто научил? Мамаша? <.. >

А слово ты это никому не говори, особенно чтобы попы не услыхали, – попам оно яд…

Потом он сообщил мне, как великую тайну, что Христос – жив, живет в Москве, на Арбате.

– Это все выдумано попами, будто он на кресте помер, а после воскрес, вознесся, нет; – он на земле, около людей. Слово – не убьешь! Вот я тебе говорю слово – да, а ты его убей! Понял?

Потом Горький описывает свой разговор с самой Анной Шмит:

Мы пили чай с вишневым вареньем и сушками – я знал, что это любимое лакомство Анны Николаевны. А к полуночи я узнал, что старенькая, забавная репортерша провинциальной газеты Анна Шмит – воплощение одной из жен-мироносиц, кажется – Марии Магдалины, которая, в свою очередь, была воплощением Софии, Вечной Премудрости. <…>

Я сидел опустив голову, стараясь не видеть, как это воплощение, разламывая сушки, поддевая их рогульками липкие ягоды варенья, обсасывает их тонкими губами; смешно было слушать, как сушки хрустят на зубах.

Но – предо мною сидел незнакомый мне человек, он говорил очень складно, красиво уснащал речь свою цитатами из творений отцов церкви, говорил о гностиках, о Василиде и Энойе; голос его звучал учительно и властно, синие зрачки глаз расширились и сияли так же ново для меня, как новы были многие мысли и слова. Постепенно все будничное и смешное в этом человеке исчезло, стало невидимо, и я хорошо помню радостное и гордое удивление, с которым наблюдал, как из-под внешней серенькой оболочки, возникают, выбиваются огни мышления о зле жизни, о противоречии плоти и духа, как уверенно и твердо звучат древние слова искателей совершенной мудрости, непоколебимой истины.

Потом Шмит заговорила о Соловьеве, прочитала Горькому несколько отрывков из его писем.