Бедная родственница

Элеонора тем временем поднесла кинжал к запястью и провела по нему сверху вниз. Норма вздрогнула от неожиданной боли. На запястье показался порез, он потемнел, а еще секунду спустя по руке потекла кровь и начала капать в подставленную чашку.

— Прекратите немедленно! — резко сказала Норма, — иначе вы пожалеете об этом. Тете Саре все станет известно.

Элеонора повернула голову и взглянула девушке в глаза. Той стало не по себе от абсолютно пустого, безмятежного взгляда.

— Не думаю, что Сара скоро об этом узнает, — медленно проговорила она, — я слышала, она собирается куда-то ехать ранним утром. Полагаю, ее не будет весь день. Она иногда уезжает, — это прозвучало как извинение.

— Помимо тети, в доме полно слуг и еще гости, — не сдавалась Норма.

— Вряд ли, они догадаются зайти сюда, — Элеонора покачала головой, — об этом месте знает только Сара и…

— И? — Норма поморщилась и отвела взгляд от чашки, которая постепенно наполнялась кровью.

— Это тебя не касается, — отрезала Элеонора.

— Грубить вовсе необязательно, тетя. Но если вам это так нравится, я тоже смогу последовать вашему примеру. И уверяю вас, у меня это получится не в пример лучше, чем у вас. Понятно, старая карга?

— Ты не дочь Ронни. Его дочь никогда не стала бы произносить таких слов, — укорила ее тетка.

— Ха-ха. Вы плохо знаете своего брата. Помнится, за свою бытность папочка и не такое мог загнуть. От его милых высказываний уши скручивались в трубочку, цветы вяли, а молоко сворачивалось.

— Это ложь.

— Ну, конечно! Уж кому, как не мне знать собственного отца.

— Он не твой отец.

— Не стану спорить, хотя это бросает тень на имя моей матери. Но во всяком случае, я прожила с ним в одном доме семнадцать лет. Так что, теперь бессмысленно утверждать, кем именно он мне приходится. Этот факт ничего не меняет. Я его знаю, как облупленного.

— Ты ужасная девчонка.

— Лучше быть ужасной девчонкой, чем старой, выжившей из ума клюшкой.

В ушах у нее зашумело, стало нехорошо. Девушка подумала, что из нее вытекло недостаточно крови для того, чтобы потерять сознание. Но по-видимому, ее организм думал иначе. Он явственно сигнализировал, что его силы на пределе.

Как сквозь сон она слышала смех Элеоноры. Наполнив чашку и неся ее на вытянутых руках, осторожно и почтительно, та отошла от девушки и направилась к гробу.

— Испей, господин, — говорила женщина дорогой, — испей, и это возвратит тебя к жизни.

Норма чувствовала потерю сил, у нее кружилась голова, в глазах потемнело. Кровь все еще капала из раны на пол, но Элеонора, казалось, забыла об этом. Она наклонила чашку, поднеся ее к сморщенному рту трупа, точнее, к тому, что теперь можно было назвать этим словом. Норма видела все хуже и хуже, к тому же, она и не хотела этого видеть. А потом она на время вообще перестала что-либо видеть и слышать. И неизвестно, что этому способствовало: то ли потеря крови, а то ли невыносимое по своей мерзости зрелище.

Когда она очнулась вновь, прошло должно быть много времени. Впрочем, Норма не могла утверждать этого точно. Открыв глаза, она увидела все ту же обстановку, в которой ничего не изменилось, с трудом повернула голову и заметила, что запястье было перевязано и кровь перестала идти. Кто-то позаботился о том, чтобы из Нормы не вытекла вся кровь. Скорее всего, это была Элеонора, больше некому. Хотя эта мысль не показалась Норме радостной. Впрочем, следовало поблагодарить судьбу и за эти мелкие радости. Ведь если б Элеонора этого не сделала, вряд ли она очнулась бы. Насколько девушка могла судить, кинжал разрезал не только кожный покров, но и саму вену. А это очень опасно. Именно так заканчивали жизнь самоубийством в древнем Риме патриции. Такая смерть считалась почетной и благородной. Может быть, но Норма предпочла бы что-нибудь другое. К тому же, она вообще не собиралась покидать этот свет. Если уж Элеоноре пришла в голову идиотская мысль, она могла бы испытать это на себе, а не привлекать к этому делу посторонних. С ее стороны это просто гадко. Любит она своего господина, видите ли. Жизнь за него отдаст. Надо уточнить, чужую. Ну еще бы, ее не жалко.

Девушка отвернулась, вспомнив о сумасшедшей. Интересно, где она? Сначала она ее не заметила. Она еще раз оглядела подвал, не замечая никаких признаков женщины. Но, осматривая его в третий раз, обнаружила странный тюк около стола. Внезапно, он зашевелился, капюшон плаща сдвинулся, и Норма увидела светлую прядь волос.

Застонав, Элеонора села. Вид у нее был неважный. Она была бледна, лицо осунулось, а в глазах стояла такая тоска, что способна была вызвать жалость в самом черством сердце. Но только не в сердце Нормы, которой стало безразлично, где она, что с ней, сколько это будет продолжаться и кто эта женщина. Не все ли равно!

— Ничего не получилось, — произнесла Элеонора и всхлипнула, — ничего. Он не ожил. О, господин, почему? Почему? — она закрыла лицо руками, — что я сделала не так?