Бедные, бедные взрослые дети

– Да все бы смешно было, конечно, если бы нам жрать на что было. Я вся в долгах как в шелках, каждый день утром встаю и гадаю – чем детей кормить, на что день прожить? А он песни поет и у метро для чужих людей деньги зарабатывает, когда дома свои дети голодные сидят.

– Что молдавская родня твоя, больше не объявлялась?

– Да затихли вроде.

– Может, ты зря на переговоры то не пошла? Мало ли что у них случилось.

– Эль, вот я чувствую, что помощь им нужна, что надо им чего-то от нас. Ты ж телевизор смотришь, видишь что у них там творится? Война там, натуральная война. Не Чечня, конечно. Но тоже ой-ой-ой.

– Ну, вот. А они все-таки родственники. Хоть бы узнала, что у них и как.

– Да что узнавать-то. И так все понятно. Петька то, брат мой, неудельный – не лучше моего Сашки. Поди, выбираться они оттуда решили. Вот и звонят. А куда мне их? У меня и без них полна коробочка. Жаль родню, конечно, но своя-то рубашка ближе к телу.

Так, надо входить или убегать. Во-первых, вон уже занавеска в окне, в доме напротив, шевелится: приметил кто-то, как Наташа через забор подглядывает, неудобно. Во-вторых, сейчас она наслушается, испугается и вообще не войдет – вон они как о ее семье говорят. А если не войдет, то куда ей деваться? Через неделю домой, в Дубоссары, возвращаться? А неделю где жить? Все эти мысли пролетели перед ее мысленным взором, и она побыстрее толкнула калитку.

– Девочка, тебе кого?

Карину она узнала сразу: она почти не изменилась, только поправилась. И не накрашена так ярко, как тогда, у них в гостях, в Дубоссарах. И волосы темные уже, кажется не свои – крашеные. Вон у корней светится седина. А вроде и не старая совсем. Мама, помнится, говорила, что рано поседеть можно от горя, от тяжелой жизни. Что она там про мужа своего говорила подруге? К этим он, вроде подался, ну, как его… К сектантам, короче. Наверное, из-за этого и горюет, вот и поседела.

– Здравствуйте, тётя Карина! Я – Наташа, ваша племянница, из Дубоссар.

Глаза Карины сначала округлились и вылупились даже как-то немножко. Потом она усмехнулась, повернулась к подруге:

– Нет, Эль, ну ты видела?! Вот всю жизнь у меня так, хоть рот не открывай!

И снова к ней, к Наташе:

– А ты что, одна, что ли, приехала?

– Я одна.

– Фига се. Сколько ж тебе лет? 16 вроде?

– Нет, шестнадцать – это брату моему, Михаю. Мне 14, скоро будет пятнадцать.

– Круто. И чё?

Во дворе у них так принято было говорить, во всяких непонятных ситуациях – «и чё?». Наташу этот вопрос всегда в тупик ставил. Там же, в молдавском дворе, правильным ответом, достойным, было «да ничё!», чтобы оппонент не думал, что противник повержен. Но тетке родной, взрослой женщине, неудобно так было отвечать. И Наташа тянула паузу, опустив глаза и рассматривая свои грязные пальцы через дырки в сандалиях.

– Ну, понятно, – вздохнула тетка. – Принимайте подарочек, получите-распишитесь! Я к вам пришла навеки поселиться.

– У меня вот тут подарки вам, от мамы, – тему надо было как-то выруливать в понятное русло и Наташа решила задобрить резкую тётку.

– Что, тебя мне мало – еще есть подарочек? – хохотнула в ответ Карина. – Я уже боюсь. Ладно, Эль, давай, пока. Попили чайку, называется. Видишь, у меня какой десерт тут нарисовался-не сотрёшь? Потом поболтаем, другой раз.

* * *

Тогда, после вечеринки, у нее в квартире все как-то быстро и само собой получилось. Наташа, то и дело промахиваясь неверными руками мимо замочной скважины, попала наконец ключом в замок, повернулась, чтобы попрощаться с Русланом и, не удержавшись от резкого движения на ногах, начала падать. Он подхватил ее, приобнял будто невзначай. А дальше все как-то само собой случилось: он стал ее целовать, долго, умело, и она обмякла у него в руках. Дальше – бурная ночь, когда непонятно было улетает ли ее голова куда-то от невыветрившегося еще опьянения, или от удовольствия таять в сильных и умелых мужских руках. Поцелуи, тела, двигавшиеся в унисон друг другу, впервые встретившиеся, но уже точно знающие все укромные места и закоулки друг друга. Потом было совместное неспешное утро (слава богу, суббота!).

– Я храплю?

Руслан лег на бок, подпер голову рукой, которую было впору в анатомический атлас включать, иллюстрацией, и уставился на нее с улыбкой.

– Ну, нет, не храпишь – разговариваешь.

У Наташи вспыхнули щёки.

– Говорю? А что?

Руслан подержал паузу, посмотрел на нее веселыми глазами и расхохотался в ответ.

– Что ты говоришь? Ну, примерно, как гаишник из анекдота. Сейчас расскажу.

Легким движением он взметнул тело из положения лежа в положение сидя, скрестил ноги по-турецки, прикрыл голый пах махровой простыней:

– Ну, слушай. Ночь, гаишник спит и вдруг начинает встревоженно метаться по кровати, кричать «Фура! Фура!». Жена проснулась, гладит его по руке: «Пустая, пустая!».

Наташа с готовностью рассмеялась в ответ, освобождаясь от смущения. Особенно почему-то приятно было, что в голову ему пришел анекдот про жену и мужа. Хотя не хочет она замуж, что за глупости, главная цель – карьера.