Бедный негр

Тут в разговор вмешался Росо Коромото, чтобы, как говорится, потянуть немного негра за язык, уж коли у них не оставалось никакого другого развлечения.

— Брось ты, Лихой негр, плевать в небо. Взгляни-ка лучше на самого себя, ты сам-то не больно чистокровный. Сам же не раз говорил, что, выкрась тебя белой краской, ты будешь как две капли воды смахивать на настоящего белого, — ведь у тебя ни нос, ни губы не нашенские.

— Брось, манито! Тут все видели своими глазами моего отца и мою мать.

— Но в доме белых, где в молодости прислуживала твоя бабка, не было ведь мужчин-негров!

— А ведь верно! — вскричали сразу несколько человек, решивших поддержать шутника и вместе с ним посмеяться над Лихим негром. — Правда, так и было на самом деле, Коромото? Ну, что ты скажешь на это, Лихой негр?

— А ну! Оставьте меня в покое! Лучше не задирайте и не тяните меня за язык!

Тут Тилинго снова вернулся к прерванному разговору:

— Я так полагаю: ну пускай хозяин запретил нам праздник, на то он и хозяин. Как говорится, кто приказывает, тот не спрашивает. Но почему тогда Миндонга, который знал обо всем заранее, припас это напоследок, а все эти дни обманывал нас, как малых ребят?

— Чтобы насладиться нашим мучением, — поясняет Лихой негр. — Не видишь разве, какой он злыдень! Но, клянусь вот этим крестом, не я буду, если не спляшу нынче ночью! Дойду, коли надо, до самой преисподней, и пускай сам Мандинга сыграет мне там на барабане!

Все, кто слышал эту клятву, уверяли впоследствии, что, видно, дьявол поймал на слове Лихого негра.

Заколдованная ночь

Рабы и рабыни улеглись в своих бараках, сраженные усталостью после тяжкого рабочего дня; все уже забылись глубоким сном, как вдруг Лихой негр, который никак не мог заснуть от возбуждения, услышал в беспредельной тишине плантаций барабанный бой. Приподнявшись на циновке, служившей ему постелью, негр прислушался чутким ухом и пробормотал:

— Это там, в Эль-Ситио, и я пойду туда, чего бы мне это ни стоило.

Он достал из-под циновки чистую смену белья и новые сандалии, припрятанные на случай тайной ночной вылазки, и, зажав сверток под мышкой, осторожно прокрался к двери барака. Тихонько приоткрыв дверь, он внимательно оглядел пустой двор, на цыпочках пересек его и легко перемахнул через ограду в чистое поле.

В эту жаркую, душную ночь бабьего лета полная луна сияла над деревьями, озаряя купы гуамо призрачным светом. Все вокруг пребывало в безмолвии, и только где-то вдалеке раздавался приглушенный бой барабана.

«Это там, в Эль-Ситио», — снова подумал Лихой негр. Он стоял, сжимая под мышкой сверток, совсем голый, такой, каким оставил свою циновку.

Все так же осторожно Лихой негр пошел дальше, подозрительно оглядывая безмолвные окрестности, пока не добрался до небольшой рощицы, где быстро оделся и обулся и тут же, не мешкая, решительно и уверенно направился в ту сторону, откуда доносилось тремоло барабанов.

Под ногами Лихого негра уже давно хрустели сухие листья плантации какао, пустынной и таинственной в неясном свете луны, сочившемся сквозь густую листву деревьев, когда он вдруг заметил, что гул барабанов стал доноситься совсем из другого места. Негр остановился, чтобы определить новое направление:

— Это не в Эль-Ситио, — проговорил он вслух, — а в Ла-Фундасьон-де-Арриба. Видно, ихним неграм разрешили праздник, не то, что нам. И удивляться-то нечего, там ведь не правит Миндонга! Но, коли и вправду это там, напрасно я потерял столько времени, лучше спал бы себе преспокойно дома. Стоит мне только показаться в Фундасьон-де-Арриба, как меня тут же схватят и поволокут к Миндонге, чтобы он потешился и поизмывался надо мной вдоволь. Не лучше ли вернуться назад? Стой, не спеши, Лихой негр! Это вовсе не в Фундасьон-де-Арриба! Вон, слышно совсем с другой стороны.

Едва приметно, у самого уха, проскользнула летучая мышь, и негр вздрогнул — холодные мурашки пробежали по спине. Вдалеке, на противоположном берегу Туя, на одиноком дереве прокричала птица. Лихой негр поднес руку к амулету, висевшему на груди, чтобы прогнать злую напасть, которую могла накликать недобрая птица, но рука его, зажавшая амулет и готовая совершить крестное знамение, вдруг застыла у самого рта. Вокруг творилось что-то невероятное.

Луна, прячась и вновь выглядывая из-за набегавших на нее туч, то озаряла плантации какао ясным светом, то погружала их в мертвенно-сизый полумрак, и от этого все вокруг, словно по волшебству, преображалось; невероятно огромные тени деревьев вдруг начинали двигаться и уменьшаться, вселяя жуткое, щемящее беспокойство.

Душа негра низвергалась в бездонную пучину вековых суеверий. Ему чудилось, будто вокруг, между деревьями, скользят призраки; быть может, то были души бывших рабов, не искупившие былых прегрешений или не успевшие покаяться в них в свой предсмертный час, или это ангелы-хранители преграждали ему все дороги и тропинки, ведущие к месту празднества, или, может, сам Мандинга, поймав его на слове, поджидал теперь, чтобы отправить в ад.