Бедный Павел. Часть 2

— Я, Ваше Высочество, за каждый проступок свой ответить готов. Даже, как брат, могу в Нерчинск отправиться, но я десятой заповеди не нарушал. Твёрд я в этом — всё, что делал и делаю, всё по чести. Коли лихоимство или окаянство какое допущу, то как потом перед Богом отвечу? — он распалялся, уже тихо рыча к концу своих слов.

— К Вам, Михаил Никитич, я претензий не имею. Хоть и проверили мои люди доносы на Вас. К примеру, ваш Холмогорский бурмистр Мокрицкий по результатам расследования отправится солдатом на Камчатку — подлинно вор, как Вы и указали, да ещё и дурак, коли жаловаться на такое решил.

— Даже так, Ваше Высочество, на Камчатку?

— А куда его ещё такого? С такими характеристиками ему даже острог на Лене-реке не доверишь — всё испортит.

— А брата моего Петра, значит, в Нерчинск?

— О, Михаил Никитич, разговор наш приобретает черты откровенного!

— Вы не желаете этого, Ваше Высочество?

— Напротив, я рад поговорить с Вами об этом. Вы мне непонятны, что опасно. Я должен знать, что в голове у людей, которые окружают трон и следить за тем, чтобы они были верны престолу и государству. Возможно, Вам это неприятно?

— Моё мнение, Ваше Высочество…

— Имеет огромное значение, Михаил Никитич! — прервал я его. — Вы губернатор, причём Ваша работа, проделанная чуть больше чем за год, оценивается очень высоко. Ваши люди молятся на Вас, чиновники воют, но работают. Впору к Вам людей на учёбу отправлять. А у Вас камень за пазухой, и преогромный… Вы хотите про брата своего спросить, почему он в Нерчинск поехал? Много слухов ходит?

— Ходят слухи… Что Вы его, Ваше Высочество, по злобе да плохому настроению…

— Да, накипело у Вас, Михаил Никитич, коли Вы такое мне в лицо говорите… Не страшно ли по той же дороге, что и братец отправиться? А? — я с интересов заглянул ему в глаза.

— Не страшно! Я перед людьми и Богом чист!

— А за племянника да супругу не страшно ли? — усмехнулся я.

— Люди им пропа́сть не дадут! — скулы его свело судорогой.

— Не волнуйтесь Вы так, Михаил Никитич! За мной тоже несправедливости нет! Перед Богом я чист! За честные вопросы наказания нет. — грустно усмехнулся я, — Вот, Вы же в войну в Крыму при князе Долгоруком были?

— Был, Ваше Высочество!

— Калмыков в бою видели?

— Видел…

— Ну и как они? Много ли их заслуги в крымской виктории?

— Так, почитай, они половину дела сделали…

— Так вот, больше не сделают! Нету калмыков больше… Что-то там в степи ещё есть, но вот Калмыцкая экспедиция уже в основном вопросом заселения опустевших земель занимается. Начнись сейчас война, легко ли нам без калмыков будет?

— Это да, но…

— А почему это случилось? А! Так это потому, что новоназначенный Астраханский губернатор принялся радостно воровать всё, что видит, а тем временем калмыков началась вначале небольшая, но уже всё-таки война. Он должен был доложить в столицу, собрать войска, двинуть их в степь, чтобы развести пока ещё не смертельных врагов. А братец Ваш забоялся, что пришедшие полки, да ещё и вновь присланные чиновники могут его игры увидеть, в лучшем случае захотеть, чтобы он своими доходами с ними и поделился, и смогут тем самым свободно обогащаться ему помешать!

Да и потом, когда катастрофу в степи скрывать уже было невозможно, он не нашёл времени отправить к калмыкам войска, разделить врагов, помочь выжившим, а, напротив, продолжал сладострастно промышлять себе состояние. В остальной же губернии тоже настал полный развал — все начали воровать, торговля встала, купцы разорены. Он так увлёкся сим деянием, что даже перестал скрывать свой промысел от приехавших на замирение степи военных и гражданских чинов.

И всё это продолжалось до тех пор, пока я его не вызвал к себе. А мне он радостно сообщил, что калмыки — дикари, и обращать внимание на них ему невместно, да и дела губернские неинтересны — он же обогащением занимался. Так что я должен был сделать с таким губернатором? Как Вы думаете, Михаил Никитич? — я поймал его взгляд. Он посмотрел на меня, пожевал губами. Потом закрыл глаза и молчал несколько минут. Затем глухо ответил:

— Казнить!

— Вот-вот… Казнить! Причём с оглашением, и чтобы и весь род его в позоре прибывал. Я же так не поступил, Вас и сына его — Ивана Петровича, не тронул. Что Анна Яковлевна умерла — воистину не желал такого. Что же Вы, Михаил Никитич, этого всего не знали? Всё разве тайно делалось?

— Знал, Ваше Высочество!

— Так что же Вы меня об этом спрашиваете? Похоже, ли, что я со зла Вашего брата на рудники сослал?

— Не похоже, Ваше Высочество! Прошу простить меня за глупость! Надеялся я, что есть хоть какая-то неправда, что оговорили брата… Брат он мне! Кровь родная!

— Как же так получилось, что Пётр Никитич так себя повёл? Сами-то понимаете?

— Хотел бы сказать, что не понимаю, что чёрт его попутал, но… Всегда он был слабым до денег и не шибко умным… Тут и моя вина́…

— Где она, Михаил Никитич, вина́ Ваша? Вы далеко от него были и видеть всего не могли.

— Мог! Мог предупредить его!