Бедный Павел. Часть 2

Человек десять русских солдат во главе с двумя офицерами грабили поселение. Бо́льшая часть нападавших была занята, деловито насилуя женщин. Один из офицеров курил трубку, с брезгливым видом смотря на горизонт. А вот второй, вместе с двумя солдатами, пытал огнём самого́ старого Саткетека — деда Туны, этот-то запах и привлёк внимание Иванишина.

Гнев охватил бывшего солдата — его, пусть и в прошлом, боевые товарищи убивали и насиловали его друзей и уже почти родственников! Как же так! Ведь ему много раз вбивали в голову, что местные жители должны стать друзьями русских, это помогло ему проще принять обычаи айнов и их скудную пищу. Что здесь происходит? Внезапно Ивашин узнал курящего в стороне офицера — это был бывший прапорщик Василий Кошелев, с которым Пётр прошёл почти весь путь до Южного острова.

— Ох ты, Василий Илларионович! Как же тебя так угораздило-то? Уж не думал — не гадал, что ты такое можешь-то сотворить! — бормотал себе под нос Иванишин, уже принявший страшное решение, снаряжая свой штуцер. Пётр был прекрасным стрелком, и перевести его в егеря, в ряды которых собирали самых метких солдат, во время службы не давали его командиры, и вот сейчас он свои умения готовился применить по своим русским людям.

Выстрел! Упал в огонь офицер, пытавший старого главу поселения. Солдаты не поняли ещё, что случилось — ветер унёс звук выстрела, да и дым от сгоревшего пороха тоже. Они оставили насилие над женщинами и испуганно заметались по посёлку. Охотник спокойно перезарядил штуцер и сделал ещё один успешный выстрел — упал немолодой солдат, в потрёпанном мундире, который пытался навести порядок среди паникующих.

Теперь грабители увидели дым от выстрела и бросились к холму. Пётр спокойно собрал оружие и перешёл дальше в лес. Как только первые преследователи выскочили на вершину холма, где недавно лежал Иванишин, его штуцер снова выстрелил.

— Ещё одним меньше! — прошипел он сквозь зубы. Всего татей он насчитал тринадцать человек. Теперь их было уже десять. Он снова сменил позицию.

Через два часа преследователи закончились — десять человек остались лежать на земле, двое бежали в лес, а Кошелева среди них Пётр не разглядел, значит, тот остался в деревеньке. Преследовать убежавших он не хотел — устал от смертей, медленно побрёл к поселению.

В деревне женщины уже потушили основные пожары и причитали над трупами мужчин, среди которых был и старейшина — все охотники полегли под огнём нападавших, не ожидая такой подлости от русских. Кошелев так и курил на окраине, не глядя на дымящуюся деревню и приближавшего к нему мстителя.

— Как же ты так, Василий Илларионович? — тихо спросил Ивашин, глядя на человека, который совсем недавно называл его другом.

— Петюня, вот, почему-то именно тебя я и ожидал увидеть… Всё вспоминал, как ты людей не любил, и, значит, прав был…

— Так как же так, Василий? Ты хоть и из дворян, но так к людишкам добрым относиться — грех же!

— И нарушение приказа… — почти шёпотом продолжил его мысль Кошелев, — Как Сурмин — начальник отряда, бывший подпоручик из гренадер, начал воду мутить, а сержант Копин его поддержал, так я не смог их остановить! Виновен!

— Как же так-то…

— Вот прав ты был, Петя, человек — суть зверь рыкающий! Только и дай ему повод и власть, так всё позабудет! Как Сурмин с Копиным начали говорить, что айнов никто считать не будет, а поселения их вдали от моря ещё когда другие отряды посетят, так загорелись солдатики, всё позабыли… Как ты тогда… — Ивашин дёрнулся, как от выстрела. Кошелев наступил ему на больную мозоль, и бывший солдат отчётливо вспомнил, как грабил, насиловал и убивал в мятежном зимнем Петербурге. Всё это промелькнуло перед его глазами.

— Что же ты их не остановил-то Вася? — с тоской произнёс охотник.

— Не смог. Просто не смог. Насилие ведь это так просто! Сразу не понял, думал, что усовещу. Потом умереть хотел… Убили бы они меня всё одно, чтобы я никому не сказал! Уже смерился я со смертью. Но от твоих рук это будет лучше! Заканчивай Петя! — Кошелев докурил трубку, положил её рядом и посмотрел на небо.

— Нет, Василий Илларионович! — помолчав, ответил ему Ивашин, — Не стану я тебя убивать. Вернёшься ты к нашим да и расскажешь, что тут случилось. Пусть вон наместник решает, жить тебе или умереть. Я этого греха на себя не возьму — и так через край их!

— Как же, Петь? Все же узнают, что это ты их…

— И так узнают, среди айнов быстро слух пройдёт, да и зачем мне такое таить. Не тать я всё же, не тать… Провожу я тебя, Вася, чтобы дошёл ты.

Довёл он Кошелева до Верхних Лужков и ушёл в лес, думая, что навсегда.

Через месяц, к нему в селение пришёл пожилой айн-охотник с письмом от самого́ наместника, которым Панин давал Ивашину полное прощение за гибель преступников и приглашал его на встречу в Новой Вязьме, где Камчатский начальник и находился в настоящее время.