Бедный Павел. Часть 2

— А потом, стало быть, за нами тоже барка придёт. Отвезёт она нас в Белый город, который при турках Аккерманом[46] звался, где мы тоже в отставку уйдём!

— А что…

— Так мы тут посмотрели, что дело наше плотницкое, стало быть, шибко нужно всем. Вот там будут порт строить, и умение сильно пригодится. Стало быть, на много лет при деле будем! И семьям нашим хорошо там будет! Жизнь-то здесь сытая! — остальные плотники радостно загудели, поддерживая своего начальника.

— Вона оно как! — философски отвечал Иван, — Хорошо придумали! А деревеньку-то мне покажете?

Так вот он и познакомился со своим новым местом жительства. Ладная и небольшая деревенька выходи́ла — на десять домов. Три избы должны были возвести армейские строители, а остальные уж сами поселенцы, но места для них уже были размечены. Дерево для строительства пары домов с пристройками уже было складировано в крытых штабелях около берега. Огороды большие, а за околицей — степь до горизонта.

Плотникам Иван сразу взялся помогать — к работе он привычный, а сейчас ещё для себя работает. Весёлые они ребята были. У них Никтитин и спросил, почему деревенька называется Четвёртой Андреевкой. А они и ответили, что инженеры не могут сами всем деревням названия придумывать — замучаются, поэтому своё имя давали только селу, да и то по церкви, которую в ней строить собирались. Вон, в их селе храм должны были освятить во имя святителя Андрея Критского, так что она — Андреевка, а деревни, которые к селу относились, получили просто порядковые номера. А вот имена им планировали давать уже по первопоселенцам.

Через три дня ещё печник приплыл с материалом, и угля сразу привезли, на полгода вперёд. Неделю тот печки клал, не спеша — у него тоже последняя деревня была, а потом все они на одной барке и уехали. Вместо них прибыли инструмент, плуг припасы, семена, лодка-плоскодонка и ещё один отставной солдат — Кузьма Жданов.

Кузьма прибыл из Ревеля, где он служил в Ингерманландском полку. С ним случилась целая история — исполнявший обязанности командира подполковник Дубинский исхитрился записать в собственные крестьяне чуть ли не половину полка. Дошло до Императрицы и Дубинского за глупость сослали воеводой аж в Дудино. А Кузьма тогда смог отправиться на Днестр, только из-за следствия его отправка сильно задержалась, и нормального обучения он не получил.

Ничего — вдвоём веселее, а когда калмыки пригнали им лошадок, вообще стало хорошо. До конца сезона два товарища успели посеять озимые. Поодиночке они бы не справились — целину поднимать ох как тяжело, но солдаты были привычны к совместному труду и успели всё закончить в срок. Даже продолжали до самых холодов пахать, готовя землю к следующему году.

А вот зимой он уже навестил Андреевку, познакомился с бывшим полковым священником, что по ранению покинул армию и стал настоятелем местного храма. А потом даже подружился с ним и его семьёй — красавицей матушкой Леонидой и тремя детишками. Выезжали в Борисову горку всего один раз — казнили[47] прилюдно капитана Сололуху и поручика Разина, кои проворовались, и целых два села с деревеньками чуть от голода не померли. На площади сорвали с них мундиры, обрили, да и отправили на два года на каторгу — дороги строить за Якутск-город, а после там навсегда поселиться. Строга царица-матушка, но справедлива!

А кроме этого случая, он дальше Андреевки и не выезжал. И вот теперь, наконец, он должен был найти себе жену. Без женщины было уже очень трудно. А вот ошибиться Иван боялся и думал попросить совета. Но совета-то он не получил! Что батюшка, что матушка лишь улыбались. Они-то как увидели друг друга — молодой семинарист и дочка дьячка московской церкви Николая Чудотворца — у решётки ворот церкви, так всё сразу поняли. А как здесь посоветуешь человеку?

Так что Иван приехал в Борисову горку совсем растерянный. Хорошо, что встретил там Пантелея, который по привычке смотрел на Ивана как на отца родного. Теперь уже лицом в грязь упасть было нельзя, и Никитин вступил на Соборную площадь с таким решительным видом, будто шел в бой.

На площади были расставлены войлочные кибитки, в которых и сидели девушки, а мужчины ходили по кругу и заглядывали внутрь. Иногда из кибиток выходи́ли пары и направлялись в Успенскую церковь, где благословляли будущий брак и выписывали невесте паспорт, а венчание должно́ было состояться уже в селе новобрачных.

Иван уверенно заглянул в ближайшую кибитку, осмотрел девиц и вышел — не приглянулись, потом во вторую, в третью. Так он проходил больше часа. В невесты в основном шли женщины из турецких гаремов, просто рабыни, освобождённые нашей армией, а также вдовы и дочери кочевников, которые погибли в войне или калмыцкой междоусобице. Женщине одной без поддержки семьи было не выжить, и судьба крестьянской жены для многих была желанной. Но даже при таком богатом выборе подобрать себе невесту по вкусу Иван пока не мог.