Бедный Павел. Часть 2

Всё-таки главное в Москве для меня было посещение Маши. Я скучал… Стася что, это для тела, а душа моя осталась здесь, на кладбище Новодевичева монастыря. Могила её выглядела странно — год назад она выглядела по-другому, а сейчас видны были следы многочисленных посещений, ухода. Мать-игуменья мне сказала, что к Маше ходят люди, считая её святой. Люди считают, что именно Маша своей смертью спасла Москву от гибели. Может, так оно и было?

Я же сидел рядом с местом упокоение моей жены и смотрел на кресты монастыря. Молился и разговаривал с ней, проходили минуты, сливаясь в часы, а я не мог уйти. Гайдуки накрыли меня черкесской буркой, чтобы я не замёрз. Я чувствовал, что иногда слеза стекала по моей щеке, но остановиться и встать не мог найти в себе сил. Наконец радостный колокольный звон чуть отрезвил меня. Торжества же продолжаются и я не должен показывать свою боль в такое время.

Нет, я не смогу принять Москву как столицу. Пусть здесь сердце страны, пусть здесь Кремль, но в Москве я буду думать только о Маше.

Глава 10

Тобольск. Для Петра этот город стал просто раем небесным. Их караван, наконец, пришёл в место, где они остановились больше чем на неделю. Здесь ссыльные впервые за всю дорогу просто отдыхали — не валили лес, не строили избы и казармы, не ставили мосты и не гатили[45] болота. Такое счастье — просто отдыхать долго. Даже конвойные оценили эту передышку, они тоже устали.

Осуждённые дворяне присоединились к каравану ещё в Казани и с тех пор все шли вместе. Работали тоже наравне — все теперь просто ссыльные, и конвойные не желали давать кому-либо поблажек. Если простые солдаты были людьми привычными, и тяжёлая работа была для них делом обычным, то для благородных в начале пути это стало истинным бедствием.

Большинство разжалованных в солдаты дворян не умели работать, и даже длинные переходы были им в тягость. Но постепенно они тоже привыкли, и из разнородной толпы ссыльных началась сколачиваться команда.

— Петька! Нитки у тебя есть? — сосед по недавно отстроенной казарме для пересыльных бывший прапорщик Кошелев штопал порвавшийся рукав кафтана.

— А то, Василий Илларионович! Держи!

— Вот, Пётр, до чего дошёл, пальцы таким мозолем покрылись, что иголку не чувствую! Раньше ведь шпагой только натирал и то… А теперь вот топором так наработался, что чую — угольки могу брать из огня!

— Ничё, Василий! Ещё вернёшь себе и дворянство, и чин! Вон Панин какие речи ведёт!

— Так он только к нам присоединился! Ещё не испытал работы с наше-то!

— Так и не испытает! Он человек немолодой, его так насилить не будут. — засмеялся Ивашин.

— Так и будет командовать, значит.

— А что ему!

— А когда семьи-то нас догонят не слышал?

— Да, не раньше Иркутска, говорят — за нами ещё две партии ведут. Всё дорогу обустраивают. Боятся, что жёнки и детки без тепла перемрут.

— И то дело… Я вот по своей Ольге сильно скучаю! Ты-то семейный, Петь?

— Когда мне успеть-то, Василий Илларионыч? То война, то служба…

— А я вот успел! Как там она без меня?

Очень хотел сказать ему Петр гадость. Вот ведь — офицеришка, труда не знал, впроголодь не жил, уже женат, а теперь наравне с солдатами живёт! Но не стал — зачем? Ещё идти вместе может год, а может, и больше… И что там, на Камчатке будет — никто не знает. Нельзя ссориться, никак нельзя.

⁂ ⁂ ⁂

Фью-фью — скрипел снежок под полозьями, пегая лошадка, мерно перебирая мохнатыми ногами, везла Ивана в Первую Андреевку, ну или уже просто Андреевку. Иван Никитин, лёжа на санях, лениво посматривал по сторонам.

Выехал он рано, чтобы по дороге в бывшие Бендеры, а теперь Борисову горку, навестить отца Лаврентия, священника церкви Андрея Критского, которая и дала имя селу. Никитин волновался перед столь ответственным делом, как выбор жены, и хотел поговорить со своим приятелем и его супругой, матушкой Леонидой. В Борисовой горке сегодня должны были состояться смотрины, на которые наместничество обещало прислать несколько сотен безмужних женщин, что хотели завести семью, а уж женихов в округе было много. Только в деревнях уезда было несколько сотен отставных, в основном бессемейных, солдат.

Бывший сержант, пытаясь отвлечься, вспоминал о своей деревеньке, что теперь называлась Никитинкой — в его Ивана Никитина честь, как первого поселенца. Хотя, когда он приплыл туда на переселенческой барке, там уже были вре́менные жильцы — солдаты строительной команды, что возводили в деревеньке дома и постройки для новосёлов.

— Иван, стало быть? — спросил серьёзный усатый сержант, что был старшим в пятёрке строителей.

— Иван Никитин! Отставной сержант Астраханского полка! Вот и подорожная!

— Оставь, Иван! Нам это, стало быть, без надобности! Без паспорта ты бы с барки не сгрузился! — засмеялся сержант, а вместе с ним и прочие солдаты.

— А вы кто такие и чего здесь?

— Мы-то? Мы, стало быть, плотницкая команда Нарвского пехотного полка! Доделываем тут, нам положено ещё за неделю избу построить, конюшню и амбар.

— А потом?