Бедный Павел. Часть 2

Однако же в деятельности каждого предприятия были проблемы, которые мог решить пока только я, ибо настоящую замену Теплову в деловых вопросах я ещё не нашёл. Да, наш фарфор, стеклянная посуда, зеркала отлично продавались за рубежом. Но спрос на эти товары рос, и требовалось озаботиться расширением производства.

Наш фарфор набирал всё большую популярность в Европе, благодаря деятельности Лейбовича и своему качеству, с которым уже не мог конкурировать Мейсенский[71]. Европе требовалось больше нашего Виноградовского фарфора, и его туда отправляли уже за счёт продаж внутри страны. На фоне такой популярности мы могли начать там торговлю и более дешёвым фаянсом. А если учитывать тот интерес, который начал испытывать просвещённый мир к нашей системе водопровода и канализации, где немалую роль играли керамические трубы, что производились на этом же заводе, то увеличение выпуска товара было просто необходимо.

При этом фарфоровое производство начало испытывать серьёзные проблемы с сырьём. Глину для фабрики возили аж с Гжели и Чебаркуля, и транспортировать растущие объёмы материалов стало уже сложно. Необходимо было решить вопрос с переносом части производства ближе к источникам сырья, без этого увеличить выпуск было нереально. Так что пришлось отделить бо́льшую часть производства фаянса и перевести его в Гжель. При этом было непонятно, насколько нам хватит разведанных запасов белой глины.

Со стеклом ситуация также была непростая. Здесь, правда, сырья пока хватало, посуда, витражи, которые делались совместно с мозаичной мануфактурой, даже зеркала ещё спокойно производились в необходимом числе.

Однако у нас были уникальные перспективные технологии изготовления стекла, которые требовали долгой доработки. Первая с отливом крупных листов на платформе из жидкого олова. А вторая — прессование расплавленной стеклянной массы в формы. Обе идеи сулили прекрасные результаты, но пока были весьма сырыми и давали неприемлемо много брака. Цильху, который руководил мануфактурой, стало сложно заниматься одновременно разработками новых технологий и управлением массовым производством.

Также рос спрос на стекло внутри страны, особенно в Москве. Его пытались удовлетворить частные производители, однако результат их работы был весьма далёк от того качества, что давала Императорская мануфактура. Логичным было бы перенести часть производства, которая занималась более дешёвым товаром, ближе к Москве, а опытное и элитное оставить в Петергофе. Так что около города Клин, где были качественные пески, была заложена новая Императорская стекольная мануфактура.

Мозаики у нас были уникальны и прекрасны, и путь они пока не снискали себе такой популярности, как наша посуда, но у них был отличный потенциал в дворцовой и церковной росписи. В первую очередь я начал работать над увеличением зарубежных продаж нашей стеклянной живописи. Мною была заказана мозаики «Битва при Лейтене»[72] и «Битва при Азенкуре»[73], которые я подарил дядюшке Фрицу и английскому королю Георгу.

Вечной проблемой в любимом деле у Ломоносова было отсутствие во всём мире готовых художников, понимающих специфику мозаики. Но он всё-таки успел подобрать учеников Академии художеств из наиболее невостребованных, отправить их в Италию на учёбу, а потом хоть чуть-чуть объяснить, что он от них хочет. Так что, пусть я и ждал от этих мозаик большего, но результат был вполне приличный и, это главное — эффектный. Будем надеяться, что такие масштабные работы получат своё признание и основное — спрос со стороны европейцев.

Со шпалерным же производством всё было для меня совсем неочевидно — не интересовался я раньше им. Пришлось серьёзно разбираться. После изучения результатов трудов наших ткачей я понял бесперспективность этого производства в таком виде, как оно у нас работало. На шпалерной мануфактуре, которая уже более десяти лет размещалась в Петергофе, выпускали нечто подобное мозаикам — масштабные тканые произведения. Ломоносов этим проектом не занимался так серьёзно, как остальными, и не наладил здесь работу, а также не подготовил преемников.

Однако он смог частично механизировать процесс, приняв за основу машину француза Вокансона[74], но закончить проект Михаил Васильевич не успел. Также он начал работу над красителями, которыми заинтересовался незадолго до смерти. Здесь тоже прорыва не случилось. Хотя и в таком виде у нашей продукции уже были очевидные плюсы по сравнению с европейской. А именно: относительная дешевизна производства и несколько ярких красок, которые при должном умении могли дать цвета, не выгоравшие много лет.

Однако не было мастеров, что свели бы всё воедино, и не было хороших художников, которые могли создавать картоны, что использовались, как и в мозаичном деле, для создания рисунка изделия. Переместить же художников из мозаичной мастерской на шпалерный проект было бессмысленно — специфика здесь совсем иная. Да и место для таких вещей на европейском рынке сейчас было плотно занято.