Бедовый месяц

— Мне импонирует то, как вы составляете письма, — хмыкнула я, тонко намекнув на исключительно деловой тон предложения руки и сердца. — Я подумала, что мы смогли бы стать друзьями.

— Мы уже женаты, — напомнил Филипп.

— Супруги не могут быть друзьями? — фыркнула я.

— Верите в дружбу между мужчиной и женщиной? — хмыкнул он.

— Судя по вашему ехидному тону, вы в нее не верите.

— Нет, но ваша наивность мне тоже нравится.

— Тоже? — оживилась я и с весельем заглянула в его лицо. Как ни странно, Филипп едва заметно улыбался. — Что еще вам во мне нравится? Уверена, вы умеете делать шикарные комплименты!

— Детская непосредственность.

— Пф… Не могли на ходу сочинить что-нибудь приятное? — подувяла я. — Даже у Рендела лучше получается, а он, между прочим, отставной военный.

— Я тоже служил.

— Серьезно? — изумленно округлила я глаза.

— Два года после окончания учебы, — согласился он.

— И вы жили в казармах?

— Даже, бывало, ночевал на голой земле.

Зато понятно, почему он без проблем обходился без камердинера. Всегда думала, что избалованные богачи не способны самостоятельно вставить в петельки запонку, а Филипп прекрасно обходился без слуг, подносящих галстук, пиджак и утреннюю газету. Оказывается, у него имелся богатый опыт выживания в полевых условиях. В палатку-то кофе на блюдечке никто с поклоном не принесет.

— То есть деревянная раскладушка — не самая жесткая постель, на которой вам приходилось спать, — пошутила я.

— Да, но я ни разу не спал на голой земле женатым, — с особым вкусом ответил Филипп на колкость.

— Семейная жизнь бывает непредсказуемой, — сумничала я.

— Вы, похоже, об этом много знаете, — хмыкнул он.

— Иногда я тоже почитываю любовные романы. Грешна! Мои соратницы надо мной все время подсмеиваются.

— Соратницы?

— В смысле, подруги.

Неожиданно я поймала его острый, проницательный взгляд. Обсуждать подвиги в Обществе защиты диких тварей что-то желания не возникало, и, не зная, как вернуть разговор в безопасное русло, выпалила первое, что пришло в голову:

— Вам нравилось служить?

— Я был обязан отдать долг королевству, как любой маг моего положения, — просто ответил он. — Потом не стало отца, и ко мне перешли семейные дела.

— А ваша матушка?

— Покинула нас гораздо раньше.

Вспоминалась красивая женщина с семейного портрета Торнов, висевшего в библиотеке столичного особняка. Судя по изображению, картину рисовали, когда Филиппу было не больше десяти лет. В том мальчике, в его взгляде, осанке и даже крепко сжатых губах, уже сквозила небрежная аристократическая надменность, с какой он смотрел на людей, став взрослым мужчиной.

— Мои родители тоже рано ушли к святым заступникам, — вздохнула я. — Рендел — дальний родственник по отцовской линии. Он забрал меня к себе в дом, а Клементина приняла, как родную. Филипп, они действительно хорошие люди. И если что-то делают, то от всей души.

— Я заметил, — хмыкнул он.

— У вас никогда не случалось, когда хочешь сделать, как лучше, а получается, как всегда? — проворчала я, уловив тонкий намек на дурдом, в который мы попали, в общем-то, с моей легкой руки и благодаря услужливости Вилсона. — Или у вас все и всегда получается хорошо?

Ответное молчание было до неприличия выразительным.

— Господи, вы так громко промолчали, что мне даже неловко, — прокомментировала я. — А знаете, что?

— Что, моя дорогая супруга? — в его голосе звучал смех.

— Когда мы приедем в гости в Энтил, ни в коем случае не ешьте теткин пирог. Он несъедобный, тем и знаменит. Но обычно гости не хотят показаться неблагодарными и нахваливают, как не в себе. Не уподобляйтесь этим трусливым людям!

Незаметно торговая улица перетекла в суматошливую ярмарочную площадь с маленькими лавчонками, и мы словно окунулись в праздник. На открытых прилавках продавались эрминские сувениры: глиняные и деревянные игрушки, необработанные горные кристаллы с острыми гранями. Висели на крючках гроздья бус из круглых разноцветных бусин. Лежали вязаные из шерсти горных коз гольфы, чудаковатые шапки с длинными завязками-косами и варежки. Глаза разбегались!

 Подозрительно знакомые панталоны сказочно ярких колеров и разновеликих полосок тут тоже имелись. Похоже, мадам Руфья вдохновилась начесанным бельишком в Эрминских горах. Как флаги моего личного позора, злосчастные портки висели над макушкой румяной торговки в цветастом платье. Хорошо ветра не было, а то еще и развевались бы живописно. Полосатые чулки, раскатанные во всю длину, были здесь же и свешивались с края прилавка. Клянусь, эти проклятущие комплекты меня преследовали!

— Может, выпьем что-нибудь горячее? — с излишним воодушевлением предложила я и деятельно указала в противоположную от панталон сторону, на палатку с травяным чаем и подогретым вином. — Вы когда-нибудь пили горячий чай на морозе?

— И не раз, — в своей обычной манере, словно не умел говорить длинные фразы или опасался, что я не пойму за раз больше трех слов, отозвался Филипп, но в указанном направлении зашагал.

— Ну да, — пробормотала я, — вы даже на голой земле спали…

— Тереза, вы замерзли? — поинтересовался он.