Бег по краю

Иногда она слышала разговоры своих молодых сотрудниц о своих родителях и ужасалась даже не тому, что те говорят о них, а с какой желчью в голосе, будто содержимое желчного пузыря было заброшено в пищевод при неукротимых рвотных позывах. Слушала о том, как родители изводят их и делают невыносимой их жизнь, которая тоже пройдет очень-очень быстро. Она соглашалась про себя, что жизнь пролетит стремительно, и думала о том, что их дети будут вот также источать недовольство, говоря о них самих. Неужели и ее дети о ней так думали? Но ведь она все делала для своих детей, чтобы они выросли здоровыми, образованными и воспитанными… И больше всего на свете боялась, что с ними может что-то случиться.

Некоторые звери могут съесть своих детенышей, например, холоднокровные рыбы. У млекопитающих такое редко, но и они могут загрызть своих новорожденных детенышей. Потом просыпается инстинкт материнства…

Лидия Андреевна слушает, как сотрудница орет на мать, видимо, выговаривающую дочери, что та ушла без шапки. Ледяной волной ее окатывает по грудь рассказ другой, как только что вышедшая из больницы после предынфарктного состояния мать не пускала ее в командировку в Чечню – и единственная дочь в отместку за это ни разу не позвонила ей оттуда.

Иногда она думает, что случись что-то с ней, никто о ней даже не вспомнит. Она так и умрет. Будто мостик к внешнему миру разрушен. Поддерживающий его столб снесло течением – и мост рухнул, болтает теперь вдоль реки свое посеревшее тело, полощет его среди желтых кувшинок, выглядывающих на поверхность, словно головы змей. Ее даже никто не хватится. Найдут по запаху несколько месяцев спустя. Разве что кот от голода орать будет.

В выходные стала перебирать фотографии родителей, детей, мужа. Смотрела на фотографию своей малышки и на мамину детскую и поразилась тому, насколько это одно лицо. Один и тот же распахнутый взгляд, обращенный в небо. Время сравняло все. Запросто можно положить в альбом на место маминой фотографии портрет дочери и наоборот… Как все-таки быстро проходит жизнь! И что с нами делает время, превращая жизнь улыбающейся малышки, бережно спеленатой пуховым одеялом, в пыль… Вот тут она тоже в кроватке, грызет режущимся зубиком металлический поручень. Она уже стоит и пока еще не упадет никуда. Натянутая сетка на кроватке, похожая на рыболовную, надежно охраняет ее от падения. А вот тут она на руках у папы… Родные руки так крепко держат ее, что она уж здесь не упадет точно, эти руки ее не выпустят. Ей тепло и спокойно у него на груди. Головка прислонена к его плечу… Баю баюшки баю, не ложись ты на краю… Это потом край окажется обрывом, за которым пропасть… А пока от пропасти она отделена рыболовной сеткой… Тут она девочка с бантом-пропеллером, танцующая в цветущем майском саду, а тут девочка постарше с тугими косицами и набитым книгами портфелем… А вот здесь она в компании с будущим мужем и Федором. Они растягивают одеяло на серой траве, которая тогда была ярко-зеленой, и смеются, перетягивая одеяло каждый на себя… А тут оба молодых человека, как по команде, одеяло отпускают – и она летит пока еще не в пропасть, а на мягкую разомлевшую от сошедших снегов землю, волоча за собой по земле съежившееся одеяло и растерянно улыбаясь. Еще все живы и еще не все родились, чтобы уйти в небытие. Она подумала, что когда и она уйдет туда, откуда никогда не возвращаются, эти пожелтевшие фотографии кто-нибудь ей мало знакомый соберет в изжеванный полиэтиленовый пакет и вынесет на помойку… И маму, и папу, и брата, и Андрюшу, и Васю, и Гришу – маленьких и постарше, и совсем уже выросших – все пыльный ворох пожелтевшего сора… Зачем человеку воспоминания из чужой жизни, в которой его не было? Мусор, старый хлам, засоряющий отремонтированную квартиру. С ней уйдут не только фотографии, но и ее родители, ее муж, ее дети, которые, пока она жива, все равно еще живы, хотя и живут внутри нее. С ними можно разговаривать, и она очень часто слышит их советы и даже приказания. Умершие продолжают любить и жить в тех, кого они любили. А значит, она должна быть, чтобы продлить их жизнь хотя бы в себе…

Как-то раз она поймала себя на том, что очень осторожно ставит стулья на даче на втором этаже ночью, словно боится разбудить кого-то. Она всегда так осторожно их ставила: боялась двинуть ножкой стула. Теперь эта предосторожность не имела смысла: разбудить она могла только мышей…

Однажды утром она посмотрела на себя в зеркало – и ужаснулась. На нее смотрела сморщенная старушенция с сизыми космами, торчащими пенькой в разные стороны; глаза запали и воспалены, будто от репчатого лука – и сами напоминают красный лук, под глазами синяки, точно на серой безжизненной штукатурке, от которой отколупали кусочек, скулы обострились, как на обтесанном камне. Но не этому она ужаснулась, а тому, что из зеркала на нее снова смотрела ее мать.

109

В один из осенних вечеров Лидии Андреевне позвонили из милиции. «Нашли убийц», – мелькнуло у нее в голове. Попросили завтра прийти.