Бег по вертикали

И что у нас на втором этаже? Что, черт возьми, вообще располагается на вторых этажах нью-йоркских офисных зданий? В большинстве небоскребов на Парк-авеню вообще нет вторых этажей. Их вестибюли — средоточие мрамора и современных скульптур — по два-три этажа в высоту. А в тех немногих зданиях, где второй этаж все-таки используется, это самое нелюбимое помещение во всем здании: сидишь на уровне крыш проезжающих автобусов, прямо над какофонией нью-йоркской улицы, и проклинаешь постоянно грязные окна, через которые ничего не видно. Второй этаж — это вечное ярмо на шее любого владельца здания, потому что его просто невозможно сдать в аренду.

По опыту Дейва, кабинеты серьезных бизнесменов никогда не располагались на втором этаже. Они всегда находились выше: поближе к вершинам, на которых вили гнезда корпоративные орлы. Никто не хотел, чтобы его застукали на втором этаже, — по крайней мере, из тех, кто не занимался какой-нибудь странной и загадочной деятельностью, полностью чуждой нормальному нью-йоркскому бизнесу. «Ту-ту-у-у-у! Вы путешествуете по иному измерению…»

Внезапно Дейв вспомнил. Он бывал на этом этаже. Нью-йоркские домовладельцы использовали вторые этажи в качестве временных помещений, сдавая кабинеты, словно комнаты в мотелях свиданий, людям, которым понадобился офис на пару часов или на пару дней, — и не спрашивали зачем. Либо, в качестве альтернативы, домовладельцы размещали на вторых этажах обеденные клубы — закрытые рестораны исключительно для высокопоставленных обитателей верхних этажей. Посредственная еда, чрезмерно дорогие вина, но зато приличное обслуживание и расположенный под рукой уединенный уголок. Очень удобно, если надо произвести впечатление на приезжего клиента («Я попрошу Сюзи зарезервировать нам столик в клубе…»).

Дейв, подобно всем членам руководства «Сентерекса», был членом клуба, расположенного в этом небоскребе. Только он много лет сюда не ходил. Он даже не помнил, как домовладелец именовал это заведение. Как-то на британский манер. Они всегда назывались на британский манер. Клуб «Черчилль»? Клуб «Виндзор»? Клуб «Парламент»?

Ну да неважно. В клубе должна быть вода и умывальная комната с уборной. Дейв отчаянно жаждал посетить умывальную. Чтобы там было мыло и горячая вода.

Он вышел из ответвления коридора, ведущего к лифту, и свернул налево. Стены коридора были оклеены темно-алыми обоями; на стенах висели в золоченых рамах написанные маслом портреты покойных премьер-министров, причем все они до единого были тори.

«Ну да, конечно. Клуб „Премьер-министр“».

В клуб вела тяжелая, массивная дверь, облицованная шпоном, имитирующим древние дубовые панели эпохи Тюдоров. На уровне глаз была прикреплена небольшая медная табличка: «Вход только для членов клуба и их гостей».

За дверью располагалась прихожая, обитая бархатом и тоже увешанная портретами покойных английских политиков. Слева располагалось возвышение для метрдотеля, с книгой заказа столиков в кожаном переплете и медной чернильницей. «О господи, еще и перья для письма!» Тяжелые бархатные портьеры с нелепыми золотыми кисточками отделяли прихожую от самого ресторана.

«Туалеты в дальнем конце ресторана».

Обеденный зал был большим и ярко освещенным. На столах, покрытых белоснежными льняными скатертями, лежали сверкающие серебряные столовые приборы. За центральным столом лицом к двери с полупустым бокалом апельсинового сока в левой руке сидел Рэнсом. В правой руке он держал пистолет, и дуло этого пистолета смотрело Дейву в грудь. Лицо Рэнсома, как обычно, ничего не выражало. Он не сказал ни слова — просто нажал на спусковой крючок.

2

Лязгнул боек. Над глушителем поднялась струйка дыма. Синяк под глазом у Рэнсома — подарок на память от Дейва — покраснел. По лицу Рэнсома промелькнула тень раздражения. Он поднял левую руку, чтобы передернуть затвор и дослать следующий патрон в ствол. Но к этому моменту Дейв уже извлек собственное оружие. Рэнсом уронил руку обратно на стол.

Некоторое время двое мужчин молча смотрели друг на друга. Дейв поймал себя на том, что слегка улыбается. Выражение лица Рэнсома не изменилось.

Первым молчание нарушил Рэнсом.

— Мистер Эллиот, вы и вправду редкая птица. Я начинаю испытывать к вам своего рода привязанность.

— Не сочтите за грубость, но я к вам испытываю прямо противоположные чувства.

— Мистер Эллиот, я вам глубоко сочувствую.

— Спасибо. — Дейв слегка повел рукой с пистолетом. — Кстати, я буду вам очень признателен, если вы бросите оружие. Просто выпустите его из пальцев. А теперь…

Пистолет — родной брат того, который держал в руке Дейв, — с глухим стуком упал на ковер.

— Пните его, чтобы он отлетел подальше…

— Так, мистер Эллиот? — произнес Рэнсом прежде, чем Дейв успел закончить фразу. — Такова традиция, а если я во что и верю, так это в традиционные ценности.

Он пнул пистолет носком туфли, и тот проехал по ковру три ярда. Рэнсом тем временем продолжал:

— Не могли бы вы удовлетворить мое любопытство: вы что-то нахимичили со всеми патронами в обойме?