Бег по вертикали

— Только с первым. Без нужных инструментов уходит чертовски много времени на то, чтобы вскрыть патрон и высыпать порох.

— Да, мне это прекрасно известно. — Рэнсом, казалось, полностью расслабился: мягкий, сдержанный человек, вежливо беседующий с приятелем. — И тем не менее, учитывая, какой характер приняли наши взаимоотношения сегодня утром, полагаю, мне следует проверить остальные патроны, как только представится такая возможность.

«Потрясающее самообладание. Он, должно быть, самый хладнокровный тип в мире».

— А что заставляет вас предположить, что у вас будет такая возможность?

Рэнсом приподнял бровь и посмотрел на пистолет Дейва, глядящий в настоящий момент ему в середину корпуса. Он покачал головой.

— В вас этого нет. О, конечно, в горячке боя вы можете убить человека. В это я вполне верю. Но чтобы вот так вот, хладнокровно? Думаю, нет.

Посреди этой беседы Рэнсом принялся небрежно поигрывать со столовым ножом. Лицо у него было совершенно бесстрастное, но зрачки расширились. Мышцы шеи напряглись. Он изготовился действовать.

— Нет, мистер Эллиот, вы в меня не выстрелите.

Дейв выстрелил в него.

Пистолет с глушителем негромко хлопнул — как будто кто-то стукнул кулаком по подушке. Рэнсом взвыл. Он схватился за бедро: оттуда, чуть ниже паха, хлынула кровь.

— Проклятый урод! Ты меня ранил! Грёбаный сукин сын!

Дейв не обращал внимания на его вопли. Он был на полу — упал туда в тот же миг, как нажал на курок. Он трижды перекатился влево, глядя туда, где должен был сидеть человек, страхующий Рэнсома.

Тот действительно сидел именно там.

Дейв прицелился, сделал вдох, нажал на спусковой крючок. Еще один удар кулаком по подушке. Второй. Третий. Звук был таким тихим. Лицо страхующего залил красный дождь. Он даже не успел поднять пистолет.

— Я тебя убью, мудак! Ты меня ранил!

— Заткнись! Чего ты орешь, как младенец?

Дейв еще раз перекатился и прицелился в Рэнсома.

— Да имел я тебя, сукин сын, мать твою!

Рэнсом согнулся, зажимая рану обеими руками. Он выкатил глаза, оскалился и здорово напоминал сейчас взбесившегося добермана.

— Хватит, Рэнсом! — с отвращением бросил Дейв. — Рана поверхностная. Я вряд ли зацепил больше миллиметра мяса. Ты в курсе, что́ я мог бы сделать, если бы действительно хотел причинить тебе вред.

— Мудак, мудак, мудак! Да как ты посмел стрелять в меня, мать твою!

Три стола — четыре, считая тот, за которым сидел Рэнсом, — были накрыты для завтрака. Кто-то проводил здесь утреннее совещание в тот момент, когда Дейв позвонил насчет бомбы. Дейв схватил с одного из столов ведерко с ледяной водой и выплеснул его Рэнсому в лицо.

— Рэнсом, возьми со стола салфетку, прижми к ране и заткнись. Ты так умрешь не от раны, а от инфаркта.

От воды волосы Рэнсома прилипли к голове. По щекам его потекли ручейки. Лицо у него сделалось такое, что Дейв содрогнулся. Так выглядело лицо первого сержанта Маллинса в последний момент его жизни. Рэнсом тихим ледяным голосом прошипел:

— Эллиот, дерьмо ты этакое, ты мог отстрелить мне яйца!

— Риск — издержки профессии, дружище. Кроме того, ты сказал, что читал мое личное дело. Ты должен помнить мои показатели в стрельбе.

— Я тебя за это прикончу.

Дейв вздохнул с раздражением.

— И что в этом нового?

— То, как я это сделаю, чертова задница. А насколько больно и насколько долго это будет — это и есть новое.

— Спасибо за то, что внес ясность в наши взаимоотношения. А пока что прекрати сидеть как идиот и заливать тут все кровью. Приложи к царапине кубик льда. Он уменьшит боль и ослабит кровотечение.

Рэнсом зарычал, поджал губы и развернулся, чтобы нашарить кубик льда в стакане с водой. И когда он повернулся спиной, Дейв врезал ему рукоятью пистолета по затылку. Рэнсом растянулся на столе и медленно сполз на пол.

Пауза во времени. Время полностью остановилось. В руке у него было заряженное оружие (привет, старина!). У его ног валялся в обмороке враг. Из чистого любопытства, без всякой злобы Дейв прицелился Рэнсому в основание черепа. Жест показался ему самому правильным и успокаивающим. Дейв взвел курок. Ощущения были еще лучше.

Да, это было бы очень, очень легко сделать.

Человека губят легкие вещи, а никак не трудные.

Двадцать пять лет назад Дэвид Эллиот, пребывая в тот момент не совсем в здравом рассудке, стоял в сердце ужаса и обещал Богу, что никогда, никогда больше не выстрелит в гневе. Он клятвенно обещал, что никогда больше никому не причинит вреда ни в порыве гнева, ни в насильственном деянии. «О Господи, я больше не буду воевать…»

И вот теперь, всего лишь за одно утро он убил двух человек. Это было легко — так же легко, как всегда, — и произошло совершенно машинально. Он ровным счетом ничего не почувствовал.