Бег времени. Тысяча семьсот (СИ)

* Лондон, 10 ноября 1911 год. В “Caxtenhall” суфражистки произвели демонстрацию вследствие того, что новый законопроект об избирательном праве не распространяет избирательных прав на женщин. Демонстрантки пытались пройти на площадь парламента, но были задержаны полицией. Суфражистки камнями разбили стекла в правительственных зданиях, банках, магазинах на Стреэнде и ресторанах. Происходили сцены дикого беспорядка. Было произведено 220 арестов.

========== И будешь вечно жить, не умирая. Эпилог. Гвендолин ==========

ЭПИЛОГ

Открыты мне Небесные врата,

Из перьев птиц я надеваю платье;

Взнуздав дракона, мчусь я неспроста

Туда, где ждут меня мои собратья.

Лечу вперед, к восточной стороне,

К стране бессмертных у границ Пэнлая

Ты снадобье прими, сказали мне,

И будешь вечно жить, не умирая.

«Не убий» да не грешен будешь – когда-то говорили мне люди, и я слушала их точно завороженная монотонностью их речи, упиваясь и упиваясь слабостью в ногах и не способностью высказаться, рассказать о том, что Господь ничего мне не дал, кроме боли. Что от врага я получила гораздо больше, нежели, чем от того, кому они умоляли доверить самые дорогие на свете слова – мои молитвы, моих гусениц, что сплелись в кокон, которому не суждено выпустить в мир невероятной красоты и элегантности бабочку. И от отсутствия его помощи, я выросла вне защитного кокона, но в месте более реальном и жестоком.

«Не лги» да не грешен будешь, продолжали убеждать меня они, точно слова для них имели силу большую, чем поступки. Будь я в сотню раз человеком лучшим в делах, нежели в словах – все, что я могла, это стоять и убеждать и убеждать их, пока не осознавала, что лучший способ стать для них правильной – это ложь. Хаотичный набор букв, что позволял мне вливаться в ряды людей с поразительной легкостью, кою я бы не почувствовала, сказав всю дотошную до боли правду.

Люди многое говорили, убеждали и разубеждали, спорили и перебивали друг друга, кричали и шептали, пока я не осознала простую суть – я была не обязана слушать их. И пока я мечтала лишь о том, чтобы они замолчали, перестав давить мне на грудь тяжестью фраз, все, что мне нужно было сделать – это просто перестать воспринимать их слова как должное.

В этот день мой кокон стал мне домом не по принуждению, а по собственному выбору. Годы менялись, а я продолжала смотреть на все сверху вниз, точно посторонний наблюдатель – мнила себя лживым Богом, который действовал исподтишка, то позволяя подняться на вершину жизни, то сталкивая в обрыв безнадеги. Потому что считала, что люди этого заслуживали, и я, я – жест правосудия Фемиды, позволяла чашам весов наклоняться то в одну сторону, то в другую.

Но все изменилось. В день, когда маленький зеленоглазый мальчик поднял на меня взгляд, напомнив мне ту, кем я когда-то была. Парк вдруг стал слишком маленьким, чтобы я могла вдохнуть полной грудью, от того стояла как вкопанная – осенние листья падали мне на плечи и ветер срывал их и нес дальше, выше к серому небу, грозящему разразиться ливнем. Мир остановился лишь на мгновение. Но это мгновение стало тем самым зарядом, который вытаскивал людей из того света. И я вдруг осознала, что я – пациент, и что беспорядочная тряска – это кочки на моем бесконечном пути в больницу в машине скорой помощи. И вот доктор кричал мне в ухо, вновь и вновь заряжая дефибриллятор.

И я снова стояла в парке, ожидая, когда же осенний ветер донесет до меня листья. И в шелесте их танца я чувствовала себя абсолютно свободной. Закрывая глаза, я наконец-то освобождалась от тьмы - передо мной вновь и вновь проносилась вся моя жизнь.

Я помнила многое.

То, как я проснулась в больнице, потому что моему телу потребовалось около дня, чтобы восстановиться полностью, и обнаружила рядом спящего Гидеона, что держал меня за руку и спал, уткнувшись носом в мою ладонь. То, как мама пришла забирать меня, точно маленькую девочку, ведя за руку куда-то в сторону такси, теряясь в переходах и дверях, потому что на радостях не могла остановиться говорить. И даже то, как она узнала от нас с Гидеоном самую верную историю всей моей жизни – приукрашенную в банальностях и вычеркивая эпитеты в особо опасных днях. Никто бы не смог сказать, что она была счастлива. Никто и не был бы на ее месте. Но Грейс держалась молодцом, позволяя на секунды забывать о том, что моя жизнь – это подарок Мефистофеля и игра в салочки с дьяволом лишь начиналась для каждого из тех, кто смел, приходить в эту бессмертную жизнь.

Все это скрашивалось, потому что с каждым днем осознания собственной свободы я словно резала веревки, что окольцовывали мое тело – те самые силки, в которых так давно сумела запутаться. И каждый шаг давал силы.

Вот Лесли и Рафэль закончили школу, чтобы поступить в самый лучший по их мнению колледж, а еще спустя год тайно пожениться в ближайшей церкви, в рваных джинсах да футболках, точно какие-то сбежавшие из дому подростки. Безумно влюбленные, они готовы были следовать друг за другом даже на край света.