Бега

Лавровский внимательно просматривал страницу за страницей. Несколько раз упоминался какой-то А.А., от которого сыщик получал по 30–50 рублей… Поборы с проституток, содержателей домов свиданий… Взятки начальству… А вот это уже интереснее — "Егорка конюх -10 руб". Больше ничего заслуживающего внимания в записной книжке не нашлось.

Времени у обоих было мало, но все-таки нашли несколько минут, чтобы поболтать о лошадях, бегущих в воскресенье.

— Как вам воронцовский Батыр? — поинтересовался Быковский. — Он на приз Управления государственного коннозаводства для пятилетних жеребцов записан.

— В Петербурге он бежал не очень удачно, то проскачка, то лишние сбои. Но там и наездник был, не чета Федору Семёнову, которому его сейчас передали.

Оба пришли к выводу, что от воронцовской конюшни в любой момент можно ждать сюрприза — материал там исключительно классный, да и наездников Илларион Иванович подбирать умеет.

Лавровский припомнил рассказанную ему Михаилом Ивановичем Бутовичем историю о том, как лет двадцать назад впервые появился на петербургских бегах молодой граф Воронцов-Дашков, который только что завел свой завод. Привез никому не известного, хоть и хорошего происхождения, жеребца Задорного и наездника Степана Облапохина, никогда на бегах до того не бывавшего. Разумеется, никто в серьез их не принял. Тем большим оказалось всеобщее изумление, когда воронцовский жеребец выиграл приз.

— Облапошил ты нас, граф, — говорили маститые петербургские беговые спортсмены. — Облапошил.

С тех пор, уверял Бутович, и пошло это расхожее выражение…

Эта дача была одной из самых больших и лучших на Петербургском шоссе — просторный двухэтажный дом с верандой, сад, несколько конюшен. даже небольшой круг для проводки лошадей. Раньше она принадлежала первейшему российскому барышнику Бардину — даже цари и великие князья у него лошадей покупали. Недавно её приобрел молодой, но уже известный коннозаводчик Малютин. Средства позволяли — он был совладельцем и членом правления торгово-промышленного товарищества "Павла Малютина сыновья", текстильные фабрики которого находились в Бронницком уезде.

В беговом обществе Николая Павловича Малютина уважали и за знание лошадей, и за хорошее, разностороннее образование, и за то, что говорил всегда умно и по делу, и за хлебосольство. Алексею несколько раз довелось у него обедать. Особенно понравился ему горячий картофель — выписывали его из Риги и готовили по особому, держащемуся поваром в секрете, рецепту. Но сейчас на угощение рассчитывать не приходилось — лето, как всегда, Малютин проводил в своём курском имении Быки.

Встретил его малютинский управляющий Яков Никонович Сергеев — высокий тучный человек с курчавой бородкой.

Он знал о приятельских отношениях Лавровского и Чернова, поэтому сокрушенно развел руками:

— А Павла Алексеевича нет. Они, с дружком своим Терентьевым как вечером поехали в "Яр", так до сих пор гуляют. Один с радости, что из кутузки выпустили, другой с горя. Из-за Летучего он сильно переживает.

— Ну, этому горю пособить можно, — улыбнулся Алексей. — Скажи-ка Яков Никонорович, имеется у вас среди служащих конюх Егорка?

— Есть такой. Сын дьячка из церкви в наших Быках, Егор Кутейкин.

— Позови-ка его сюда.

Конюх Кутейкин оказался очень схож с репортёром Сережкой Емельянцевым. Только без пенсне. Поди, такой же бахвал и пьяница. И трусоват, скорее всего.

— Ты, братец, говорят из духовного сословия, — добродушно начал Лавровский. — Значит, священное писание знаешь. Так скажи нам, за сколько Иуда Христа продал?

Конюх почувствовал недоброе:

— За три… тридцать се… серебряников.

— А ты продешевил, выходит. Только десятку с Яшки Байстрюкова взял, — сочувственно, почти ласково, сказал Алексей. И, вдруг, рявкнул, что есть силы. — Рассказывай, паскуда, все на чистоту! Может тогда тебя, христопродавца, господин Сергеев за решетку и не отправит.

… Все началось с визита на конюшню графини Оршанской. Егор тогда выводил лошадей на круг. Графиня дала ему на чай двугривенный и поинтересовалась, какое у него жалование. Узнав, сказала, что у неё такой конюх получал-бы втрое больше и посоветовала обратиться к своему управляющему, он, дескать, завтра, в полдень в "Перепутье" будет. Спроси, мол, Якова Ивановича, его там все знают.

В "Перепуье" Егор встретился, судя по его описаниям, с Байстрюковым и Сенькой Картузником. Байстрюков объяснил, что хорошее место ещё заслужить надо и предложил, не бесплатно, за красненькую, всю неделю добавлять Летучему в воду по щепотке порошка.

— Я не хотел, — всхлипывал, размазывая слёзы по небритым щекам Кутейкин. — А второй, здоровый такой, нож достал и говорит: " Не сделаешь как велено — перо в бок". Вот со среды я и подсыпаю. Больше половины ещё в кулёчке осталось.

— Пошел вон! — крикнул Сергеев. — После поговорим.

Когда конюх вышел, просительно обратился к Лавровскому:

— Алексей Васильевич, вы уж обо всем этом Николаю Павловичу не докладывайте. Такой позор! Ведь иуду этого по моей протекции на призовую конюшню взяли.