Бегемот. Структура и практика национал-социализма 1933 - 1944 гг.

2. Структура веймарской демократии

Конституции, написанные в великие поворотные пункты истории, всегда воплощали в себе решения о будущем устройстве общества. Кроме того, конституция — это не только юридический текст; это также и миф, требующий лояльности к внешне обоснованной системе ценностей. Чтобы установить эту истину, нам необходимо всего лишь изучить характерные конституции в истории современного общества, такие, как революционные конституции Франции или Конституцию Соединенных Штатов. Они установили организационные формы политической жизни, а также определили цели государства и задали ему направление. Эта последняя функция была легко выполнена в либеральную эру. Хартии свободы, были ли они воплощены в конституции или нет, должны были предоставить гарантии против вмешательства учрежденных властей. Все, что было необходимо для свободного функционирования общества, должно было обеспечить свободу собственности, торговли и коммерции, речей и собраний, религии и печати.

Но не в послевоенной Германии. Конституция 1919 г. была приспособлением к новой свободе Вильсона. Столкнувшись с задачей построения нового государства и нового общества после революции 1918 г., творцы Веймарской республики тем не менее попытались избежать формулировки новой философии жизни и новой всеобъемлющей и общепринятой системы ценностей. Гуго Прейсс, проницательный юрист-конституционалист и демократ, которому было поручено фактическое составление конституции, пожелал сократить документ до простого образца устава организации. Его не поддержали. Создатели конституции под влиянием демократа Фридриха Науманна избрали противоположный курс, а именно дать полную разработку демократической системы ценностей во второй части конституции, озаглавленной Основными правами и обязанностями народа Германии.

Просто принять догматы политического либерализма — такое не рассматривалось. Революция 1918 г. была делом рук не либералов, а социалистических партий и профсоюзов, даже вопреки воле и наклонностям руководства. Правда, это не была социалистическая революция: собственность не была экспроприирована, крупные состояния не были разделены, а государственная машина не была разрушена, и бюрократия все еще была у власти. Однако требования рабочего класса о большей степени участия в определении судьбы государства было удовлетворено.

Классовая борьба должна была превратиться в классовое сотрудничество, которое и было целью конституции. Фактически, идеология партии католического центра должна была стать идеологией Веймара, а сама партия центра с ее членством, пополняемым из самых несопоставимых групп — рабочих, профессионалов, государственных служащих, ремесленников, промышленников и аграриев, — должна была стать прототипом новой политической структуры. Компромисс среди всех социальных и политических групп был сущностью конституции. Антагонистические интересы должны были обретать гармоничное единство в устройстве плюралистической политической структуры, скрывающейся за формой парламентской демократии. Прежде всего должен был быть положен конец империалистической экспансии. Республиканская Германия могла бы найти полноценное применение своему производственному аппарату в международной организации разделения труда.

Плюралистическая доктрина была протестом против теории и практики государственного суверенитета. «Теория суверенного государства потерпела крах и должна быть отвергнута».[47] Плюрализм представлял государство не как суверенную единицу, установленную отдельно от общества и выше него, но как одну социальную силу из многих, обладающую не большей властью, чем церкви, профсоюзы, политические партии или профессиональные и экономические группы.[48] Теория брала свое начало в интерпретации Отто фон Гирке истории германского права, интерпретации, смешанной в любопытном сочетании с реформистским синдикализмом (Прудон) и социальными учениями неотомизма. Вопреки враждебному суверенному государству профсоюзы и церкви требовали признания их якобы изначального, не делегируемого права представлять анонимные группы населения. «Мы рассматриваем государство не только как объединение индивидов в общественной жизни; мы видим в нем нечто большее, чем объединение индивидов, уже объединенных в различные группы для достижения дальнейшей и более всеобъемлющей общей цели».[49]