Беги, Алиса!

Моя книжная тюрьма была совсем маленькой – два на два метра, заставленная старыми стеллажами с отсыревшими журналами и книгами. С ужасом я глядела на лампочку, боясь, что погаснет и она. Нестерпимо хотелось в туалет, я со стыдом приспособила для этой цели цветочный горшок, заткнув дыру комком бумаги, которая, естественно, быстро отсырела. Скорчившись в углу, я старалась думать о хорошем: о маме, бабушке, даже об отце-предателе, книжных мирах, но это почти не помогало. И тогда я стала думать, что, когда выйду наружу, никому не позволю себя унизить. Это тоже плохо помогало, и где-то в середине ночи я, думая, что задыхаюсь, стала бросаться на дверь, как волчица, пока не потеряла сознание от ужаса. Меня нашли только в воскресенье в совершенно невменяемом состоянии. Нетрудно догадаться, что с тех пор я очень не люблю оставаться в тесных помещениях.

* * *

Я не пошла на работу на следующий день. Расплатившись за комнату в хостеле, я уклончиво ответила на вопрос, вернусь ли сюда на следующую ночь. У меня не было уверенности, что комната мне не пригодится, но ночь на непривычной кровати прошла плохо. Я не выспалась, бесконечно вскакивала, листала ленты соцсетей, читала какие-то идиотские новости о том, как все прекрасно на моей оставленной родине. Где-то за полночь я пожалела, что не купила вина, от которого меня всегда клонило в сон. Когда, наконец, мои веки отяжелели, я выключила звук на сотовом и благополучно отключилась. Продрав глаза около десяти утра, совершенно разбитая, страшная, как черт, с черными кругами под глазами, я приняла душ и отправилась в город, позавтракать в KFC. Алчно проглотив гамбургер, я, наконец, слегка успокоилась. Даниэла прислала несколько сообщений, где сухо отчиталась: в конторе все спокойно, гостей не было, за исключением моего благоверного. Деметрио, которому не посчастливилось мне дозвониться, тоже прислал голосовые сообщения, датированные вчерашним вечером, с нарастающей паникой требуя перезвонить и сообщить, куда я делась. Ни в одном не было отчаянной мольбы о деньгах, но я понимала, что этот шквал заботы иссякнет, как только я открою кошелек. С утра никаких звонков и сообщений не было. Я отключила телефон, оставив истерику без внимания. Пусть хоть раз побудет мужиком. Развернув машину, я поехала подальше от центра, где могла случайно наткнуться на кого-то из знакомых, и остановилась только в районе Алфама. Там было еще рано для шумных толп, приходящих послушать фаду.

Сама не знаю, зачем мне были нужны эти праздные шатания по малознакомым кварталам. Наверное, просто для того, чтобы почувствовать себя живой, свободной от навязанных проблем. Старательно прогоняя из головы тревожные мысли, я старалась слушать горестные стенания певиц, разбирая тексты песен, но тревога, долбившаяся на подкорке назойливой мухой, так и не оставила меня. Я с трудом высидела в кафе пару часов, а потом сорвалась с места и поехала сперва в приют, а потом – под крышу семейного очага.

В приюте действительно все было спокойно. Я застала Даниэлу в дверях, выслушала короткий отчет и с сомнением поглядела на диванчик, который уже привычно оккупировали Бобо и Матильда. Бобо слабо повилял хвостом, надеясь, что я не сгоню его с нагретого места, кошка не удостоила меня даже взглядом. Сморщенный лоб сфинкса выражал абсолютное презрение. Я решила не ночевать в приюте и, подбросив Даниэлу до остановки, направилась домой в Санта-Катарину. Почти добравшись, я пропустила пересекающий мой путь трамвай, с лязгом прокатившийся по рельсам мощенной булыжником улицы, и подумала: больше всего на свете я хочу, чтобы моя жизнь снова вошла в привычное русло, без тревог и проблем. По тротуару прохаживались парочки, мне захотелось выйти и тоже пойти с ними, вниз, хоть на миг сделав вид, что все в порядке. С тяжелым вздохом я дождалась, когда на светофоре загорится зеленый, и поехала дальше.

Вечер не принес ни капли прохлады. В воздухе плясали золотые пылинки, под фонарем роились бабочки-однодневки. Дом встретил меня тишиной. Соседи, пожилая пара, всегда ложились рано. Ларек, где продавали кебаб, тоже был закрыт. На улице не оказалось ни души. Я поставила машину под дерево, поднялась на второй этаж и сунула было ключ в замочную скважину, но створка подалась под моей рукой. Дверь заскрипела. Коридор впереди казался темной ямой.

– Деметрио? – позвала я.

Сегодня не его смена, муж должен был отдыхать, что не мешало ему развлекаться, однако я сомневалась, что он бы ушел, забыв запереть дверь. Меня охватило нехорошее предчувствие. Потоптавшись на месте пару мгновений, я все-таки решилась: толкнула дверь, будто за ней прятался домушник, и, нашарив выключатель, зажгла свет. Дверь подалась неохотно. Что-то мешало с противоположной стороны, и я быстро поняла, что именно.