Беги и живи

В первом ряду с краю сидел папа Линды. Он сидел, сложив руки на груди, и смотрел в пол. На его плечах была перхоть. Мама Линды прижимала ко рту платок. Глаза у нее были закрыты. Я посмотрела на сестер. Они все втроем смотрели в пол, как будто они тройняшки, всегда и во всем согласные между собой, и особенно в отношении того, как издеваться над Линдой. Может, если бы они так над ней не издевались, она была бы сейчас жива, подумала я вдруг. Может, тогда ей не нужны были бы мы с Рози, чтобы играть.

И тут я увидела его. Кольцо настроения. Оно было на пальце у младшей, самой противной.

Я стала дышать совсем неглубоко, чтобы меня не стошнило. Почувствовала тычок в спину и очнулась от своих мыслей. Мне уже давно было пора вставать на колени, и я увидела, что священник с блюдом ласково мне кивает. Я встала на колени пред гробом. Потом поднялась. Проходя мимо сестер, смотрела-смотрела-смотрела на руку младшей сестры, но кольцо не исчезало.

– Лицемерная дура, – прошипела она мне.

Я быстро прошла мимо, вовремя успела положить деньги на блюдо и получила карточку. Приказала себе смотреть вниз.

Папа уже сидел на месте. Он читал карточку, опустив голову. Я посматривала на него украдкой и видела, как время от времени он проводит рукой по лицу.

Мама села рядом со мной. Она плакала. Кажется, теперь все плакали. Я прикусила губу и стала смотреть прямо перед собой. Линда сейчас на небе. Там она намного счастливее, это точно.

Рози медленно двигалась в своей колонне и чуть не споткнулась о мои ноги. Ее взгляд был направлен на карточку, которую она держала в руках. Она не посмотрела на меня. Но хоть не плакала, и то хорошо.

За ней шел Маттиа. На нем был черный костюм, как и на наших отцах. Но смотрела я на него не из-за костюма. Костюм я уже видела, только что. И что у него что-то с волосами, тоже успела заметить. И вдруг я поняла. Исчезли его кудри. И я сразу сделала открытие: у него уши торчат. Я продолжала смотреть, пока он не сел на свое место. Почти слышала свои мысли вслух, что он мне нравится и такой.

Тут меня сильно толкнули в бок.

– Хватит так таращиться, – прошептала мама. – И закрой рот, это некрасиво.

Я чувствовала на себе взгляд мамы и одновременно взгляды всех людей в церкви. Я залилась краской и почувствовала, что начинаю потеть. Так что я опустила голову и стала рассматривать карточку в своих руках.

На ней была фотография Линды. Черно-белая фотография, только лицо. На ней было не видно, что Линда толстая. «Скорбим по нашей дочери и милой сестре», – было написано под фотографией. И ниже текст, полный лжи, что она всегда была и останется их любимицей.

Зачем они написали это о Линде? Все-таки любили ее? Почему же Линда об этом не знала?

Я вспомнила о кольце настроения, которое сейчас носила ее сестра. Это был мой подарок Линде, а на руке этой противной гадины ему было не место.

Все встали. Вдруг вся церковь запахла ладаном. Я глубоко втянула в себя воздух, потому что любила этот запах. Он напоминал мне запах сирени, которую мама каждую весну приносила в дом. Этот запах проникал в одежду, в нос и в легкие, и поэтому от него начинало слегка мутить, и одновременно хотелось, чтобы он не выветривался никогда.

Можно ли хотеть чего-то так сильно, что от этого начинает мутить?

– Меня тошнит, – сказала я маме.

– Не сейчас, Нор.

– Честно, – сказала я.

Судя по всему, папа тоже меня услышал, потому что он схватил меня за руку и встал.

– Пойдем, – коротко сказал он. И еще: – Только не вздумай.

Мы шли по центральному проходу к выходу из церкви. В портале толпились люди.

– Отойдите, – сказал папа, ни к кому не обращаясь, и добавил: – Пожалуйста.

Толпа медленно расступилась.

– Терпи, – сказал мне папа. И еще раз: – Не вздумай.

Я зажала свободной рукой рот и плотно сомкнула губы. Другую руку стиснул папа. Во рту везде было кисло. Я чувствовала, как слюни становятся рвотой, как желудок короткими толчками прижимается к легким. Я хотела сказать папе, что больше не могу, но знала, что рот открывать нельзя. Слезы текли по щекам. И тут я увидела свет. Мы вышли на улицу. С обеих сторон церковных ворот тоже стояли люди. Казалось, тут собралась вся деревня. Папа бегом тянул меня за собой, мимо людей, через улицу, на ту сторону, где луг.

– Давай, – услышала я папины слова, но я их уже не дождалась.

Все закончилось довольно быстро. Когда вроде бы все уже вышло, лучше мне не стало.

– Ну как, ничего? – ласково спросил папа.

Я только кивнула.

– Ты молодец, – сказал папа. – Я тобой горжусь.

Он взял большой белый платок, сначала вытер мне глаза, а потом рот. Он вытирал медленно и основательно, не забыл уголки рта и подбородок.

– Хочешь мятную конфетку? – спросил он. – Во рту будет не так противно.

Я опять кивнула.

Себе он тоже взял конфетку.

– Все уже выходят из церкви, – сказал он.

– Мы пойдем домой? – спросила я.

– Нельзя оставлять маму одну.

Он взял меня за руку. Мы перешли улицу, подошли к толпе людей у церкви и остановились в первых рядах. У нас больше прав на Линду, подумала я. Нам не нужно толкаться сзади.