Беглая

Просить… Но как? При одной этой мысли сердце тут же разогналось, во рту пересохло. Просить… его. И услужливая подлая память тут же подкинула картину, которую, как мне кажется, я не смогу забыть никогда — Разум, распластавшуюся у него в ногах. Дрожащую, готовую на все. Так просить?

Я стиснула зубы, с трудом сглотнула, проталкивая ком в горле. Так я не смогу. Не буду ни за что на свете! Никогда так не унижусь! Но что тогда? Я снова посмотрела на злосчастный лист. Так и останусь в неведении? Но ведь выйти в сад — не такая уж и великая милость, тем более, когда я заперта в четырех стенах.

Это было настоящим мучением — эти сомнения. В одно мгновение такое унижение казалось совершенно недопустимым, но уже через минуту я думала о том, что буду полной дурой, если упущу хотя бы крошечный шанс что-то вспомнить — никогда себе не прощу. Что менее преступно? Гордость или бездействие?

Я не знала. Не знала!

За окном заметно потемнело, и это не добавило оптимизма. Вечер становился настоящим кошмаром, потому что я ежесекундно ждала появления Саркара. Вечер — всего лишь условность, он мог явиться, когда пожелает. Но где-то глубоко внутри я надеялась, что эта несчастная нагурнатская принцесса сможет заинтересовать его. И он обо мне забудет. Но что-то нашептывало, что я была слишком наивной. Не забудет. Я чувствовала это. Знала.

Он будто прочел мои мысли. Я уловила, как легкой прозрачной рябью дрогнула стена. Саркар вошел и остановился у двери. Я подскочила со стула. Попятилась на шаг, чувствуя, как все ухнулось внутри. Что я должна делать? Как-то приветствовать его? Но я не шелохнулась. Стояла, как окаменевшая.

Он долго смотрел на меня с какой-то холодной ненавистью. Странно смотрел. Но не приближался. Даже заложил руки за спину, будто удерживал себя от жестов. А мне хотелось провалиться под этим взглядом.

— Ответь мне: на кого ты похожа?

Я даже растерялась:

— Что?

Он нервно поджал губы:

— Я хочу знать, на кого ты похожа. На мать или на отца? Твоя мать… она красивая?

Я даже опустила глаза: если бы он только знал, что за вопрос задает. Я бы сама хотела это знать.

— Отвечай!

Я покачала головой:

— Я не знаю.

Он прищурился:

— Как это?

Я была рада, что он начал с разговора, пусть и такого глупого.

— Я была совсем маленькой, когда потеряла маму. Я ее не помню. Совсем.

— А отец? Ты похожа на отца?

Что за странные вопросы? И зачем? Какая ему разница?

— Да. Я похожа на отца. Так говорят. — Надеюсь, такой ответ его устроит.

— Кто он?

Я нервно сглотнула:

— Он был старателем на Эйдене. Погиб шесть лет назад. Его завалило в шахте.

Так погиб муж Гихальи… Я сочла, что такой ответ вызовет меньше новых вопросов.

Саркар молчал, даже отвернулся. Долго молчал. Наконец, поднял голову:

— Тебя устраивает эта комната?

Какая любезность! Я стиснула зубы:

— Вполне.

Он был странным. Очень странным.

— Может, у тебя есть какие-то просьбы?

Я напряглась. Откуда он может так угадать? Неужели все написано у меня на лице?

Но неожиданная догадка заставила с облегчением вздохнуть. Разум… Судя по всему, она передала ему наш разговор. Он знает, что я хочу попасть в сад.

Что ж… Гихалья бы сказала, что Великий Знатель решил за меня. В таком случае, мне нечего терять.

Я кивнула:

— У меня есть просьба. Я хочу получить возможность время от времени гулять в саду.

Саркар усмехнулся, в потемневших глазах сверкнул лихорадочный блеск. Он неторопливо развел руки в стороны, давая понять, что ждет от меня вполне конкретных добровольных действий:

— Так попроси. Так, чтобы я услышал твою просьбу. И не остался к ней равнодушным.

Я едва выдохнула:

— Это как?

Его лицо стало каменным:

— Так, как может просить любящая женщина.

31

Все разом переменилось. Моя недавняя решимость испарилась, оставляя место какому-то лихорадочному возмущению, которое забродило в крови. Просить, как любящая женщина… Вешаться на шею и самозабвенно ублажать, когда Саркар снисходительно это позволяет?

Внутри закипал протест, и на мгновение показалось, что от скопившегося где-то в самой груди давления не выдержат барабанные перепонки. Я стиснула кулак с зажатым листом, перебирала пальцами, чувствуя, как эта единственная зацепка превращается во влажноватый комочек. Лист ничем не поможет. Лист не стоит такого унижения. Лист — просто лист.

Я облизала пересохшие губы, подняла голову. Мне хотелось казаться невозмутимой.

— А где ты увидел здесь любящую женщину?

Я открыто смотрела в его лицо. Хотела видеть, как оно меняется от гнева. Но различала, скорее, азартный интерес. Либо я недостаточно оскорбила его, либо… Либо женщины стояли в этом обществе настолько низко что не имели возможности даже оскорбить.

Губы Саркара дрогнули. Он сделал небольшой шаг навстречу, и сердце оборвалось. Я с трудом удержалась от желания попятиться. Лишь стиснула зубы и задрала голову еще выше. Предельно выпрямилась. Сама не понимала, что меня держало. Словно какая-то необъяснимая лихорадка.

Его взгляд прожигал.

— Ты — женщина. И ты моя женщина. Этого более чем достаточно.

Тихий голос вибрировал, и меня пробирало до корней волос. До подступающей паники. Лучше бы он кричал…