Беглец

И тут с ревом прибежал Митька. Он задыхался в слезах и соплях. Дед шел от колодца, наткнулся на «их» гнездо, забрал птенцов и бросил своему коту, и кот жрет… Юрка схватил камень, побежал во двор. Кот уже всех сожрал, сидел на солнце и облизывался. Дед стоял тут же и закуривал.

— Ты зачем птенцов кошке? — закричал Юрка.

— А что, кошке тоже исть надо, — сказал дед, ласково щурясь.

— Птенцов, да?

— А чего их жалеть? Их много.

Юрка изо всех сил запустил камень в кота, но промахнулся.

— Ты чего? Ты чего делаешь? — закричал дед.

— А ты чего? Ух, вы!

Юрка схватил камень. Еще немного, и он пульнул бы камень в деда, в его доброе морщинистое лицо… Но он не пульнул, выбежал за ворота, запустил камнем в верстовой столб, на котором висела жестянка с цифрой «40». Жестянка согнулась. Он подобрал другой камень, потом еще и еще и бил по ней, пока она не изогнулась вокруг столба и не стала рябой, как побитая оспой.

Он оглянулся по сторонам, ища, что бы еще разбить, поломать, уничтожить, но перед ним была только крашенная известкой стена ограды и такая же белая, глухая, без окон, стена дома, пыльная, в выбоинах известняковая дорога, а над головой ноющие от ветра телеграфные провода. Юрка запустил камнем в изолятор, попал, но изолятор не разбился, он поднял другой, тут из ворот вышел дед, закричал на него, и Юрка побежал прочь от верстового столба, от дома, к Донгузлаву.

Над лиманом — зной и тишина. И мухи. Кусачие лиманские мухи. Не успел Юрка сесть на берегу, они накинулись на него, как по команде. Они кусались, через рубаху, даже через штаны, через дырочки в сандалиях. Юрка ожесточенно хлопал ладонями то по одному, то по другому месту, и без всякого толку — мухи успевали взлететь. Юрка с удивлением подумал, откуда их тут такая пропасть и чем они живут, если они кровососы, питаются кровью, а тут, на лимане, ни скота, ни людей, одни утки на птичнике, но уток же они укусить не могут?.. Юрка посмотрел в сторону птичника, увидел, что к нему подъехала бортовая машина и почему-то там много людей. Отмахиваясь от назойливых мух, Юрка пошел туда. Посмотреть.

Утки все были загнаны в птичник и маленький загончик. Птичницы хватали их, запихивали в решетчатые ящики, грузили ящики на машину. Утки орали, будто их режут, птичницы ругались. В узкой полоске тени от птичника сидел Сенька-Ангел, отмахивался от мух. Юрка подошел к нему.

— Здорово!

— А, солдат? Привет.

— Чего это тут?

— Уток эвакуируем. На вторую ферму.

— Так… там же воды нет!

— Зато есть завфермой. Он для уток важнее.

— А ну тебя, ты все смеешься.

— Какие тут смешки?

Здоровенный селезень вырвался у птичницы, истошно крякнул, взлетел, но слабые крылья не удержали грузное тело — он плюхнулся на землю. Юрка метнулся к нему и поймал.

— Вот молодец! — сказала птичница. — Подсобляй давай.

И Юрка начал помогать — ловил орущих уток, носил к птичнице, которая запихивала их в ящик. Когда весь кузов был уставлен ящиками, Сенька-Ангел сказал:

— Ну, садись, прокатимся — заработал.

Юрка взобрался в кабину и сел с ним рядом. Здесь он чувствовал себя по-свойски, свободнее, чем в «Волге», но все-таки куда «газону» до «Волги» — так поддает и встряхивает, что будь здоров…

«Газон» осторожно въехал на шоссе, и тут же сзади на него загудели — от переправы шла вереница машин. Сенька-Ангел до предела отвернул «газон» вправо, но на него все рявкали и рявкали сзади сигналы, машины обгоняли его, обдавали пылью и рявкали снова, обгоняя идущую впереди.

— И чего они так гонят? — спросил Юрка.

— Рубль догоняют, — сказал Сенька-Ангел.

Юрка удивленно посмотрел на него.

— Ну, план, тонно-километры… В общем, что потопаешь, то полопаешь. Вот и жмут на всю железку.

Сенька сказал это с такой горечью, и это было так непохоже на всегда посмеивающегося Сеньку, что Юрка снова удивленно на него посмотрел, но Сенька больше ничего не сказал.

На второй ферме ящики с утками сгрузили, поехали обратно. К птичнику Юрка больше не поехал — захотел есть и слез возле дома. Славка и Митька тоже хотели есть и уже жевали всухомятку хлеб. Шел первый час, и они опять вышли на дорогу встречать мамку и папку. Автобус на этот раз остановился, но вышла из него только тетка с тлумаками[4] и пошла по изволоку в ту сторону, где жил колхозный чабан. Туда еще километра три ходу.

Славка совсем раскис, а Митька каждую минуту мог зареветь. Юрка снова отрезал по куску хлеба и каждому выдал по два куска сахара. Они съели хлеб и запили водой, но почему-то есть все равно хотелось. И тут вдруг пришел Виталий Сергеевич. Раньше он никогда к ним в комнату не приходил, сколько папка его ни звал, а тут пришел, огляделся и сел на стул.

— Как жизнь, граждане? — спросил он.

Юрка сидел в углу на своей койке. Он уже забыл обо всем, что было утром, но теперь сразу все вспомнил и сидел, глядя на него исподлобья.

— Нормально, — сказал Славка.

— А что вы сегодня ели? — спросил Виталий Сергеевич.

Славка пожал плечами, посмотрел на Юрку, тот не шевельнулся.

— Хлеб. — Славка подумал и добавил: — С сахаром.

— А не маловато? Может, пойдем к нам и пообедаем?

— Чего это мы пойдем? — сказал Юрка. — Мы и сами…