Беглец

А что он, такой уж неспособный? Ничуть не хуже других. Вот возьмет и вызубрит эту таблицу наизусть. Хоть завтра…

Не успел Юрка все передумать и заснуть, как приехали папка и мамка с Ленкой. Они привезли белого хлеба и колбасы, думали, что ребята тут припухают от голода. Тогда Юрка принес «солдатский супчик» — его еще много осталось, — мамка разогрела, все ели и очень хвалили. Утром мамка побежала к приезжим, и Юрка слышал, как она кричала на весь бугор, как они замотались в городе, приехали поздно ночью, попутной машиной, и какое им большое спасибо, что покормили ребят, и какие они хорошие люди — это сразу видно…

Юрка и Славка сбегали к птичнику, думали, что еще не всех уток увезли и удастся снова прокатиться с Сенькой-Ангелом на вторую ферму, но ни одной утки уже там не было, окна и двери птичника были крест-накрест заколочены досками.

Потом пришел шторм. Он подкрался исподволь, незаметно. Сначала далеко у горизонта появились барашки, море там потемнело, а у берегов начало становиться светло-зеленым. Но так бывало много раз — после полудня всегда морской бриз разгуливается, море шумит сильнее, и никто на это не обратил внимания. Небо оставалось безоблачным, солнце жарило вовсю, все, кто мог, прятались в тень, и даже ветра никакого особого не было. Дул как всегда, только почему-то от него не становилось прохладнее. Потом он и вовсе упал, но барашки все росли и росли, превращались в длинные взлохмаченные гривы, море вдалеке становилось все мрачнее и мрачнее. Папка вышел из мастерской, посмотрел на море, покрутил головой, но ничего не сказал. Юрка вытащил свой велосипед, начал снимать переднее колесо — может, Сенька-Ангел в самом деле отдаст свое, оно же ему не нужно… И вдруг у него перехватило дыхание. Юрка открыл рот и вскочил. Тугая волна ударила по двору, взмела и унесла прочь мусор, птичий пух и перья, прижала к земле кусты тамариска, положила плашмя ячмень за бугром, вздула тент, как парашют, парашют лопнул и разорванным флагом вытянулся по ветру. Юрка побежал туда.

Виталий Сергеевич пытался развязать узлы, но ветер затянул их, трепал и дергал тент, тот звонко хлопал, хлестал по машине. Тогда Виталий Сергеевич схватил нож, обрезал одну веревку, другую. Тент, как живой, рвался у него из рук, Юрка подбежал и ухватился за конец, его больно хлестнуло полотнищем, Юливанна подбежала и ухватилась тоже. Виталий Сергеевич обрезал все стропы, они втроем усмирили рвущуюся из рук парусину, укутали, обвязали «Волгу». Палатка стояла как ни в чем не бывало, но Виталий Сергеевич на всякий случай забил поглубже металлические колышки. Только они кончили, как ветер стих. И сразу стало так душно и жарко, что у Юрки рубашка начала прилипать к телу. Юливанна схватила книжку и стала обмахиваться, как веером.

— Ну вот, напрасно старались, — сказала она, — теперь надо все делать заново.

— Не думаю, — сказал Виталий Сергеевич. — Посмотри.

В море теперь отчетливо проступили три полосы — у самого берега переливающаяся, кипящая пена, за ней пронзительно-зеленая, все расширяющаяся полоса, а дальше по иссиня-черной глубине взметались и опадали, неслись к берегу белые гривы. И тут Юрка увидел, как идет второй ветровой удар.

Взметнулись вверх гребешки волн, клочья пены понесло по воздуху, призрачной стеной поднялась пыль с перепаханной грунтовки, упал, прижался к земле ячмень, и снова тугая волна ударила по бугру. У Юрки перехватило дыхание, он повернулся спиной к ветру, Юливанна повернулась тоже и наклонилась, придерживая платье, ее белая косынка взлетела вверх и, кувыркаясь, как турман, понеслась вдаль и ввысь. Кусты тамариска пригнулись, розовое облако сорванных соцветий понеслось за косынкой.

Юливанна зажала юбку между колен, обеими руками придерживала вставшие дыбом, встрепанные волосы.

— Это что, уже конец света, да? — смеясь, перекрикивала она свист ветра.

— Начало конца… — засмеялся Виталий Сергеевич. Волосы у него тоже встали дыбом и серебряным нимбом окружили лоб.

Ветер стих.

— Ф-ух! — облегченно вздохнула Юливанна. — Еще немножко, и меня унесло бы вслед за косынкой… Уже все, он больше не будет?

— Это только прелюдия.

— Тогда, может, мы натянем веревки, как на кораблях, чтобы держаться, или привяжемся к мачтам… Вот только где взять мачты? Эти кустики выдернет и унесет вместе с нами…

Они шутили, смеялись и прибирали, прятали в палатку и машину все, что могло унести ветром. Лагерь стал голым и неуютным.

— Кажется, всё? — сказала Юливанна. — О, самое главное, что нужно сберечь. — «Счастье»…

Она отвязала веревочку, на которой висела картинка Виталия Сергеевича, убрала ее в палатку.

— От стихийных бедствий мы застраховались, а что будет с обедом? На ветру не приготовить.

— Может, обойдемся так?

— Всухомятку? Нет. Я могу, а тебе нельзя, — решительно сказала Юливанна. — Пойду на поклон к Максимовне, в ее кухню. Там, правда, мухи и керосиновая вонь, ну, как-нибудь переживу, буду закаляться. Для милого дружка — сережка из ушка. И так далее.