Беглец

— Ваш сын, — произнести это для йогина пытка, — воссоздал себя-будущего? Принял облик взрослого?!

Ларги смеется. Горакша-натх слышит в его смехе презрение и превосходство.

— Натху ничего не создавал. Вернее, он создал чувственный образ. Модель взрослого Натху, каким он видит себя через несколько лет. Создал и продемонстрировал нам на ментальном уровне. Говоря вашим языком, это была иллюзия. На самом деле мальчик остался прежним, для меня это очевидно.

— Воспроизвел? На ментальном уровне?!

Гюнтер Сандерсон умолкает. Видно, что он корит себя за болтливость.

— Хватит об этом, — говорит он. — Тема закрыта.

— Иллюзия или нет, — упорствует гуру, — ваш сын показал нам, что значит жить вперед. Он предлагает нам поступить так же?

— Именно!

— Вернитесь в реальный мир, шри Сандерсон. Мы не флуктуации. Вы сами сказали: у них другой способ существования.

— Если у Натху получилось…

Энтузиазма в голосе ларгитасца становится меньше.

— Допускаю, — гуру вежливо улыбается, — что, прожив три года в стае криптидов, вы тоже научитесь этим фокусам. Но я бы особо не рассчитывал на такой вариант. Натху попал в стаю в возрасте четырех лет, а вы — взрослый, сложившийся человек.

Ларги в задумчивости чешет голову меж рогов:

— Тем не менее я попытаюсь. У нас, менталов, есть свои приемы.

Да, молчит гуру. У нас, натхов, тоже.

IV

Пуббе-нивасануссати дхьяна.

Медитация, что позволяет вспомнить свои предыдущие рождения.

Да, отмечает гуру. К своему стыду, я не уделял ей слишком много внимания. С юности я шел к иной цели — к достижению антического бессмертия в нынешнем воплощении. Я справедливо полагал, что после обретения волновой вечности у меня будет в достатке времени для медитаций любого рода. Хорошо еще, что мне доступен начальный этап кармической медитации — киртан крийя, позволяющий скользить вдоль нити собственной жизни вспять, от нынешнего мгновения до зачатия. То, что случилось в бункере на Ларгитасе, — в какой-то мере зачатие.

Да, соглашается гуру. Да, я хочу вспомнить.

Успокоить дыхание. Выровнять биение сердца. В большом теле нет ни дыхания, ни сердца, но их нет и в малом теле, как нет и самих тел. Все это майя, различные аспекты иллюзии. Мир тварный и вторичная реальность галлюцинаторного комплекса — лишь двумерная проекция мира истинного, мира духа. Поднимись над плоскостью, выйди в новое измерение — и обрети свободу.

Да, кивает гуру. Да, я свободен.

Освободиться человеку мешают цепи привязанностей. Долой их! Сейчас это дается йогину с огромным трудом. Кажется, что он и впрямь стал собой-прошлым — юным аугхаром, плохо владеющим техниками отрешения. Чувства. Пристрастия. Эмоционально окрашенные воспоминания. Они держат, хватают, сковывают по рукам и ногам.

Нет, возражает гуру. Вас нет, вы — ложь.

Цепи истончаются. Исчезают. Растворяются солью в воде. Одна привязанность держится дольше всего: одержимость целью. Труднее всего забыть о путеводной звезде, что вела тебя долгие годы. Как погасить звезду? Сперва забудь, что это трудно. Потом забудь, что это нужно. Забудь, что значит «медитация». Забудь, что значит «забыть».

Да, подтверждает гуру. Забыть — выйти за бытие.

Вот ты, линия жизни. Исчезающе короткий отрезок на ладони мироздания. Путеводная нить. Дорога вспять, назад по оси времени…

Препятствие.

Нить жизни завязана в уродливый узел. Все, что лежит по другую сторону узла, доступно: бой в бункере, расширение ауры, высадка на Ларгитас, знакомство с Марвари, визит к генералу, годы ученичества, детство — вплоть до самого рождения. Картины сменяют друг друга: живые, объемные, со звуками, запахами, тактильными ощущениями. Куцый фрагмент, ведущий к мигу под названием «сейчас», также доступен: привал, земляничные поля, оскорбительное присутствие ларги…

Все, кроме узла.

Узел. Известковый нарост. Яйцо в скорлупе. Дефект, аномалия. Скорлупа не поддается. Раковина не желает отдавать взлелеянную жемчужину. А если это ороговевший гнойник? Что, если вместо птенца или жемчужины наружу извергнется зловонный яд? Осквернит, отравит всю жизнь от начала до конца?!

Оm·kār, произносит гуру. Оm·kār ādināthāya namah․…

И кричит от боли.

* * *

Его вышвыривает прочь, в кровь и зелень, в земляничные поля. Сияет золотое острие — пик из слоновой кости. Сидящий напротив ларгитасец моргает, приходя в себя. Утирает ладонью испарину, выступившую на лбу, хрипит:

— Вижу, вы тоже потерпели неудачу.

Странно, отмечает гуру. В голосе ларги нет злорадства. Только усталость и сожаление. Ответа Гюнтер Сандерсон не ждет. Он морщит лоб, собирается с духом и наконец решается:

— Не скрою, мне отвратительно иметь с вами дело. Я предпочел бы находиться как можно дальше от вас. Желательно — на другом краю Ойкумены…

— Не советую, шри Сандерсон. Хотите жить? Оставайтесь здесь.

— Вы мне угрожаете?

— И в мыслях не было. Вы раньше выходили в большое тело?

— Нет. А вы?