Беглец

Лидия во все время пения пристально смотрела в лицо Муртуз-аге, и вдруг ей показалось, что лицо его дрогнуло, и в глазах отразилось глубокое затаенное горе.

Нико-Нитсо-разбойника

Шзни чире мэ, Шэни чире мэ,-

Гули чире мэ,-

запел вдруг Воинов, когда все смолкли, известную шутливую песенку тифлисских кинто.

Шэни чире мэ,

Гули чире мэ.

Выводил он, старательно подражая грузинскому жаргону, что выходило у него очень забавно.

Все весело рассмеялись. Даже Муртуз-ага усмехнулся, но затем нахмурился, положил щеку на руку, вздохнул, и вдруг из его груди вырвался дребезжащий, как бы рыдающий звук; звук этот повторился, но еще печальней, еще более унылый и протяжный. Все насторожили уши. Муртуз-ага пел старинную персидскую песню, пел, как поют персы – в одном тоне, то повышая, то понижая голос, по нескольку раз повторяя одно и то же слово. Пение это, похожее скорее на стон, производило какое-то особенное странное впечатление. В первую минуту оно неприятно поражало своею дикостью, хотелось заткнуть уши и бежать, как от чего-то безобразного и нестройного, но, вслушавшись внимательней, ухо начинало улавливать своеобразный, не лишенный музыкальности мотив, весь проникнутый безысходной, душу надрывающей тоской. Только многовековое, тяжелое, беспросветное рабство могло создать такую песню. Лидия в первый раз в жизни слышала такое пение, и оно вызвало в ней странное двойственное ощущение. Оно и раздражало, и увлекало ее… Она сидела, устремив пристальный взгляд па побледневшее лицо Муртуз-аги, с полузакрытыми глазами и какой-то особенной скорбной складкой около губ.

Ей очень хотелось проникнуть мысленным взором в душу этого человека и угадать, что он думает и чувствует в эту минуту. Чем больше она присматривалась к нему, тем он казался ей загадочнее и непонятнее.

– Кто он такой? – ломала она голову. – Во всяком случае, не простой перс. Надо сказать Воинову, чтобы он во что бы то ни стало разузнал о нем все, что можно.

– Вы можете сказать нам содержание этой песни? – опросила Ольга Оскаровна, когда Муртуз-ага наконец умолк. – О чем она?

– Это из Гафиза, – отвечал Муртуз, – молодой воин увидел случайно жену своего владыки и шлет ей свое приветствие, обещает верно служить ее мужу и умереть за него на поле битвы, и за это просит, чтобы она дала ему из своих рук розу, которая растет под ее окном.

– Вот не думал, – воскликнул Ожогов, – чтобы персы были так сентиментальны. Ведь у них женщина обращена во вьючное животное!

– Теперь – да, но во времена Гафиза и в начале появления мусульманства, женщина была совершенно свободна. Она нередко являлась даже правительницей и не только одного какого-нибудь племени, но целого народа; в основе своей Коран относится к женщине с большим уважением и предоставляет ей большую свободу. Вначале так оно и было, но впоследствии муллы создали шариат и адаты, нередко являющиеся прямым противоречием учению Корана!

– Вы убежденный мусульманин? – как бы невзначай спросила Лидия.

– Я очень уважаю и люблю Коран, в этой книге скрыта великая мудрость! – уклончиво ответил тот.

– Жаль, что вы не знакомы с нашим Евангелием; вот бы где вы могли почерпнуть великие истины!

Муртуз хотел что-то ответить, но удержался и промолчал.

Тем временем солнце уже успело скрыться за горы, и наступила ночь. На Закавказье сумерек не бывает. Светлый день почти моментально сменяется ночной темнотой. Яркая луна выплыла на горизонте и осветила фосфорическим светом темные волны реки, застывшей в мертвенном покое, и пустынную, выжженную солнцем степь.

Надо было ехать домой.

Лошади и солдаты давно уже были на той стороне.

У берега тихо покачивались на волнах две лодки с дремлющими в них гребцами.

– Господа, – предложил Ожогов, – не сделать ли нам так? Мне с доктором надо ехать разъездом на соседний пост. Поедемте все вместе на лодке; мы с Аркадием Владимировичем и доктором подвезем вас в Шах-Абад, а сами поедем дальше. Вниз по течению лодка идет хорошо, ночь лунная, светлая, на реке прохладно, не заметим как доедем. Не правда ли?

– А назад как же? – спросил Воинов. – Против такого быстрого течения на наших тяжелых лодках не выгрести!

– Назад поедем верхами на «очередных», а лодку отправим «бичивой». Я уже не первый раз так делал!

– А солдатам не будет трудно тащить назад лодку? – осведомилась Лидия.

– Пустую-то? Пустяки, все равно, что так идти, – успокоил ее Ожогов, – да к тому же это ведь та же служба. Тех, кто потащит лодки, другого не заставят делать и наоборот. Наш пограничный солдат все равно сложа руки никогда не сидит!

Предложение Ожогова всем пришлось по сердцу. Перспектива проехать 5–6 верст на лодке была несравненно приятнее, чем усталыми и сонными тащиться верхом по пыльной дороге.

Муртуз-ага, у которого в персидском селении Акадыр, расположенном против Шах-Абада, жил один знакомый, захотел тоже ехать со всеми, с тем чтобы, не доезжая Шах-Абада, ему позволили бы выйти на персидский берег.