Беглец из рая

В сословные верхи нынешней антисистемы вербуются люди из породы перекати-поле, “блуждающих триффидов”, “рахдонитов”, дельцы энергические, ненасытные до денег, но духовно опустелые и циничные или уже готовые поступиться душою ради земных удовольствий, способные воспроизводить по дьявольской матрице подобных себе. И вот уже создается новое дворянство из бывших комсомольских работников и чекистов, новые дворяне отмечаются особыми знаками, и не хватает лишь крепостных душ, поместий, законоуложений к современному рабовладению… Господи, если бы я не сбежал тогда от семьи Ельцина, то уже имел бы чин действительного статского советника, дворянство, “Анну” на шею, горничную и лакея, дачу, машину на выходе, бобровую шубу и много всего прочего, что отличает столоначальника, приближенного к деспоту, от Акакия Акакиевича, что отирается на паперти, продуваемой всеми ветрами… Но, Пашенька, еще есть время тебе, беглецу из “рая”, вымолить прощения и вернуться в отринутый подлый мир. Ведь не забыт же ты, не забыт, вот и Фарафонов домогается, висит на проводе, склоняет в свою сторону. Но что-то же незримое мешает отбить поклоны, придти с повинною к победителям. Знать, по той же причине и Татьяна Катузова никак не может переступить природные нравственные запреты, и как же ей, бедной, прикажешь жить дальше? Ведь что иным дается с легкостью необыкновенной, другим – лишь через смерть…» – Тут перо мое споткнулось, я недоуменно вгляделся в скоропись, похожую на осеннюю пашню, присыпанную ржаной стернею. Амбарная книга, изрядно замусоленная и разбухшая, сейчас напоминала голбец, в котором остывали, коченея, уже никому не нужные мои мысли. Пока они роились в голове, пока обжигали душу, они казались кровоточащими и настолько одетыми в плоть, что вели себя как живые существа, еще не изблеванные с натугою из меня, а показавшись на свет, они, словно египетские мумии, вдруг покорно умостились рядами в ковчежец и сразу потеряли плотское, чувственное, превратились в завяленные, почерневшие, скорбные «дрова», да и потертая обложка моего гроссбуха, будто погрызанная по углам голодными мышами, уж очень походит на крышку домовины, которой я и прихлопну сейчас заплесневелый ящик, чтобы помертвелые слова случайно не оживели и не вырвались наружу, не навели ненужных в миру волнений.

Я тупо смотрел на нескончаемую амбарную книгу, словно бы тучнеющую с каждым годом, чтобы однажды опростаться чем-то необыкновенным, но я знал уже, что ничем добрым она не оплодотворится, пока я зол на антисистему, отеребившую мой народ как жалкую мокрую курицу и пустившую на волю ходить нагишом, ибо зло исторгает из себя лишь пятнистую набычившуюся жабу, боящуюся божьего мира и радостного солнечного света.

Значит, надо научиться ненавидеть, а любовь сделать неискренней?..

Удивительно, как обольщает человека белая пустая страница, как искушает она своей девственностью. Перо вторгается в ее плоть, растворяет и оплодотворяет рассыпчатым семенем, похожим на торопливых муравьев, спешащих по своим делам. И вот, когда мысли разогреты, когда нервы обнажены, голова похожа на бродящую хлебенную квашню, в которой трудно удержать тесто.

«…Надо излечиться от сожигающей злобы и разрушающей мести, что безраздельно завладели моей душою, и научиться холодно, пытливо ненавидеть врага, чтобы не выгореть до времени. Церковь молит любить своего недруга, и Лев Толстой учил любить и прощать всех, но именно церковь отрезала великого писателя от себя, несмотря на все проповеди о всечеловеческой любви. Значит, надо “подставить свою щеку врагу”, вместе с тем, тайно ненавидя его, потиху склонять, вербовать в свой лагерь, перелицовывать душевное устройство под себя, неспешным скальпелем удаляя дурные наросты, и тем самым превращать в крестового брата… Нет, дорогие мои, не для того создается химера усилиями тысяч энергичных людей, чтобы она тут же рухнула от малого волевого усилия. Конечно, вялые и уставшие, изнемогшие от нищеты, порабощенные обыватели когда-то уснут навсегда, и на смену им придут молодые, энергичные, с растравленной душою дети, явятся униженные и обделенные, кто лишь попробовал крошек от слоеного торта, слегка усладился, расчуял его вкус, но остался голоден. Зато они, кто нынче пошел в первый класс, примутся безоглядно долбить антисистему изнутри и, безусловно, добьются успеха, если эта химера, загодя, почуяв опасность, не начнет перерождаться сама… А пока народ отправлен на самопрокорм, на соревновательство, кто кого быстрее надует; и, чтобы выжить, русские мужички обрезают провода, откручивают гайки на путях, не думая о том, что поезд со всем народонаселением страны вот-вот свалится под откос…»