Беглецы

— Чин Ли Пак — блистательный мальчик-стипендиат из Янгдока и есть кукурузный вор! — Полицейский потряс Чина за руку. — Этот парень, этот изменник, которому Великий Руководитель столько дал, отплатил тем, что украл у тех, кто его снабжал. Он прикусил сосок, его же кормящий. Чин Ли Пак, настоящим вы приговариваетесь к пожизненному заключению в исправительно-трудовом лагере Едок. — Сержант швырнул Чина на землю. — Но сначала выслушайте своего отца. — Сержант шагнул в сторону, сцепил руки в замок за спиной и многозначительно посмотрел на Пака. — Вы говорите, что непричастны к воровству этого ублюдка? — обратился он к отцу Чина.

Пак встал, напряженно глядя в лицо сыну. Лицо мужчины блестело, и на нем, несмотря на морозный воздух, выступили капли пота.

— Я ничего об этом не знал! — выкрикнул он.

— Вы отрекаетесь от него?

— Он больше не член семьи Пак.

— Скажите это ему в лицо. — Сержант мыском ботинка слегка ткнул Чина в колено.

Пак открыл рот, чтобы сказать то, что от него ждали, но его губы опять сомкнулись и задрожали. Он репетировал речь множество раз, но сейчас, когда должен был произнести ее перед сыном, на глазах у всего города, не чувствовал уверенности; с его лба соскользнула капелька пота, и во рту он ощутил соленый вкус.

— В чем дело, старик?

Пак кивнул и, глядя на толпу, заговорил.

— Ты совершил акт государственной измены и принес в наш дом позор. Мой сын не мог бы совершить подобного преступления, и поэтому ты больше не мой сын. Ты для меня умер. Я отрекаюсь от тебя, Чин Ли Пак, — ты для меня никто, и ни один Пак в нашей провинции отныне и впредь не откроет перед тобой двери! Ты проклятый изменник Чосона, и нет тебе пощады. — На этих последних словах его голос дрогнул.

— И?! Чего ты ждешь?! — заорал сержант.

Он занес ногу и ударил Чина ботинком с такой силой, что парень отлетел к самому краю платформы. Пак взялся за ремень и начал с остервенением расстегивать пряжку. Его штаны держались на нем благодаря старому кожаному ремню, и, когда он стянул его с себя, ему пришлось подхватить штаны рукой, чтобы они не упали. Окружавшие его солдаты посмеивались, наблюдая за тем, как он подворачивал пояс: сначала в один оборот, потом в другой, и так до тех пор, пока линия талии не оказалась на бедрах. Потом Пак обернул ремень вокруг кулака, ухватил его покрепче, поднял руку и со свистом стегнул Чина по спине.

Чин сморщился от первого удара, глубоко и часто задышал через нос, ожидая второго, и в следующий миг вдруг осознал нечто новое. Он был совсем один во всем мире: ни семьи, ни союзника, ни даже Ённы — никого, кто был бы на его стороне. Все, что у него осталось, это земля под ногами и холодное серое небо над головой.

Щелк!

Ремень опустился ему на спину, оставив глубокую рану и в его душе. Он превратился в язык пламени, покрывавший спину волдырями. С каждым ударом Чину хотелось закричать и ударить в ответ, но он заставлял себя подчиняться и ждать следующего удара. Конвоиры пихали его и осыпали проклятиями, когда его тело сотрясалось, а ноздри раздувались от дикой боли.

— Не так, — гаркнул сержант. — Ты думаешь, что младенца журишь, — съязвил он. — Бей как следует, или мы сделаем это за тебя!

Пак утер с подбородка слюну. Он и так бил Чина со всей мочи — что еще он может сделать? Нужно забить собственного сына до смерти? Но все же, если есть способ уберечь парня от более сурового наказания, он им воспользуется. Во имя Вечного Вождя, он будет злобно кричать, сделает так, чтобы треснул ремень, и пойдет на все, чтобы убедить конвоиров в том, что Чин получает то, что заслуживает.

— Встань! — крикнул Пак хриплым голосом, и на его шее вздулись жилы.

Чин с трудом поднялся, и, когда выпрямился, отец принялся стегать его сзади по ногам до тех пор, пока боль в подколенных сухожилиях не стала невыносимой. Чин рухнул на колени, потом заставил себя снова подняться. Его дрожащее тело пока еще повиновалось воле, а сознание провалилось в какую-то брешь между действительностью и чем-то невероятно далеким.

— Вставай, я сказал! — крикнул отец и хлестнул его снова.

Хлоп!

Ремень полоснул Чина по ягодицам и ногам. Парень снова упал, сморщившись от боли. Он сосредоточил внимание на одной точке, чтобы не лишиться рассудка от боли, и снова усилием воли заставил себя подняться.

— Встань на ноги! — Голос Пака стал хриплым от волнения. Ему было нужно, чтобы сын стоял на ногах — тогда ему не пришлось бы хлестать его по плечам и голове. — Вставай, чтоб тебя! Вставай!

— Ты называешь это поркой, старик?! — заорал сержант. — Ты забыл, как надо бить. — Он взял дубинку и замахнулся ею на Пака.

Мужчина отшатнулся, а затем повернулся и набросился на сына, который пытался подняться на ноги.

Вжум, вжум!

Ремень свистел, рассекая воздух. Пак обливался потом и с каждым ударом издавал горловой стон.

— Да какой толк от этого дедка? Мы сами закончим как надо! — выкрикнул один из полицейских.

— Пусть гаденыш сдохнет! — вторил другой.

— Заканчивай! Убей его!

Один из полицейских подскочил к Чину и пнул его.

Сержант цыкнул:

— Я что, велел кому-то из вас шевелиться? Встаньте смирно и смотрите.