Беглецы

Другие полицейские усмехнулись:

— Но дедок что-то совсем слаб!

Пак удвоил усилия. Когда он опускал ремень, жилы у него на шее натягивались, а глаза делались как у безумного. Чин согнулся пополам под сыпавшимися на его плечи и спину ударами, полицейские понукали отца, и мир вокруг погрузился в темное безумие. Чин отключил разум, отгородился ото всего и уже не присутствовал в собственном теле, а был как сильно сжатый кулак — вернее, небольшое темное пространство внутри кулака, абсолютная точка чистой боли.

— Дай сюда, старик. — Сержант подошел к Паку и вырвал из его руки ремень.

Пак отступил, безудержно рыдая. Он должен был спасти оставшихся членов семьи; теперь, когда их честь была запятнана, они стали изгоями, а Чин… Чин… У него теперь не было будущего. Но он его единственный СЫН…

Чин лежал на земле мокрый от пота, весь в сочившихся кровью рубцах. Он слышал тихие женские всхлипывания. Здесь ли его мать и сестра? Чин попытался подняться, оперся на одно колено, затем, шатаясь, встал на обе ноги. Земля плыла и кружилась под ногами.

— Посмотри отцу в глаза! — гаркнул сержант.

Чин повернулся к отцу, но смотрел в другую сторону. Что-то холодное стекало по его шее. Кровь. Теперь он явственно слышал мать с сестрой. Они упрашивали венных:

— Умоляем, пожалуйста, пощадите его! Не убивайте! Пожалуйста!

— Посмотри на него, ты, ублюдок! — рявкнул сержант.

Чин поднял глаза на отца: его штаны едва держались на бедрах, волосы растрепались, а глаза покраснели от напряжения. Он не поднимал взгляда.

— Посмотри на сына, старик! — потребовал сержант.

Пак повиновался, но не смог встретиться глазами с Чином.

Сержант злобно взглянул на парня.

— Хорошо, старик, — сказал он. — Мы закончим то, что ты начал.

Сержант оттолкнул Пака в сторону, схватил обрезок трубы, какие любит использовать государственная полиция, и со всей силы обрушил его на спину Чина. Подскочили другие полицейские и стали бить Чина, кто каблуками, кто обрезками труб, кто кулаками — и каждый старался сбить несчастного с ног.

Сестра Чина беззвучно кричала, зажимая себе рот руками, чтобы не издать ни звука, а мать билась в истерике. Пак стоял в стороне, смотрел на военных, по его щекам текли слезы. Они до смерти забивали его сына прямо у него на глазах. Он позволил этому случиться.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В течение следующих месяцев после ареста Чина Суджа старалась делать вид, что с ней все нормально, но на самом деле ее медленно относило в сторону — она все больше отдалялась от окружающих. Чин не выходил у нее из головы, и Суджа скучала по нему безмерно и нестерпимо. Девушка с трудом заставляла себя переступать порог университета, но оставаться дома было еще невыносимее. Поэтому она посещала занятия, несмотря на разрастающееся чувство отрешенности ото всего, что было ей близко, — от семьи, друзей по университету, редакции газеты. Теперь вся жизнь казалась ей чужой.

Портреты Великого Руководителя в аудиториях смотрелись по-иному, будто ночью кто-то тайком проник, вынес оригиналы и заменил их отретушированными фотокопиями. Все та же знакомая копна зачесанных назад черных волос, те же горящие глаза, которые были путеводным светом в жизни Суджи, сколько она себя помнила. Но улыбка, которая раньше успокаивала ее, теперь казалась шутовской, а красные щеки сияли сверхъестественным здоровьем. Раньше это и многие другие вещи ее не беспокоили, но теперь, после ареста Чина, все стало непереносимым. И единственное, что она могла сделать, — это заставлять себя появляться каждый день в университете.

Суджа сидела на своем месте и со скукой взирала на профессора Чона, рассказывавшего у доски о риторическом стиле Центрального телеграфного агентства Кореи. Обычно она была активна на этом предмете, но сегодня не принимала никакого участия в занятии. ЦТАК объявило, что Чин был задержан как гнусный кукурузный вор. Новость настигла ее, точно удар молота, и на протяжении долгих недель девушка никак не могла оправиться от нее. Суджа знала, что Чин не способен на воровство. Зачем ему красть? Для чего рисковать всей жизнью и карьерой ради какой-то кукурузной муки? Он был стипендиатом, получавшим продуктовые пайки. Впервые в жизни она усомнилась в объективности ЦТАК и даже не просто усомнилась — Суджа знала, что Телеграфное агентство сильно ошибается.

Профессор Чон записал на доске цитату, после чего выдержал многозначительную паузу и положил мел. Он повернулся к аудитории.

— Для того чтобы соответствовать возвышенному тону Вождя, вам придется подыскивать метафоры и сравнения впечатляющего масштаба, отражающие величие, отдачу и мудрость, — сказал профессор. — Почитаемая гора Пэкту, например, — это одна из тех форм рельефа, что способна показать чистое, божественное происхождение Дорогого Руководителя и его превосходство.

Чон продолжал сыпать подходящими образами: поля с обильными урожаями, косяки трески и китов, выбрасывающиеся прямо на траулеры, чтобы предложить себя Дорогому Вождю.