Беглянка

Впрочем, это не значило, что весь город замирал без движения. В воскресенье после обеда сельские жители съезжались на пляж в четверти мили от города, у подножия утеса. Восторженные детские крики со стороны водной горки и купальни, где можно вдоволь поплескаться, смешивались с сигналами машин и завываниями трубы мороженщика, а также с воплями парней, которые пришли себя показать, и воплями матерей, охваченных паникой. Все это сливалось в единый нечленораздельный гвалт.

В конце переулка, на другой стороне менее презентабельной, немощеной дороги, стояло пустующее здание, где, по словам Нэнси, когда-то находился ледник, а дальше – пустырь и дощатый мостик через пересохший ручей, после которого они как-то сразу оказались на узкой дороге, всего для одной машины – или, вернее, для одной конной повозки. По обе стороны стеной высились колючие кусты с ярко-зелеными листочками и сухими розовыми цветами. Кусты и не пропускали ветер, и не давали тени, упорно цепляясь ветками за рукава Олли.

– Дикие розы, – ответила Нэнси на его вопрос, что это за дьявольские побеги.

– Это и есть твой сюрприз?

– Увидишь.

Он изнемогал от жары в этом тоннеле и надеялся, что Нэнси сбавит скорость. Эта девушка, не выдающаяся ничем, кроме разве что своего непомерного эгоизма, избалованности и надменности, обожала сюрпризы. Ему даже нравилось ее подначивать. Нэнси была умнее большинства девушек ровно настолько, чтобы подначивать ее имело смысл.

Вскоре Олли разглядел вдалеке крышу дома и верхушки деревьев, отбрасывавших настоящую тень, и, раз уж из Нэнси ничего было не вытянуть, он надеялся хотя бы перевести дух в тенечке.

– Принесло кого-то, – объявила Нэнси. – Как же я не сообразила.

В конце дороги, на развороте, стоял старенький форд.

– Ну, хотя бы только одна машина, – продолжила она. – Будем надеяться, это ненадолго.

Но когда они подошли к машине, никто так и не вышел из добротного полутораэтажного дома, сложенного из кирпича, который назвали бы белым в этой части страны и желтым – там, где родился Олли. (На самом деле он был грязновато-песочным.) Живая изгородь отсутствовала: ее заменяла проволочная сетка, которая огораживала двор с запущенным газоном. А вместо бетонированной дорожки от ворот к входной двери вела грунтовая тропинка. Впрочем, за городской чертой такое зрелище никого не удивляло – мало кто из фермеров мостил дорожки или приобретал газонокосилку.

Судя по всему, раньше тут были клумбы, – по крайней мере, здесь и там из моря травы вырастали белые и золотисто-желтые цветы. Олли был уверен, что это ромашки, однако не стал спрашивать Нэнси, чтобы невзначай не нарваться на очередную язвительную отповедь.

Нэнси подвела его к пережитку более светских и размеренных дней – качелям, неокрашенным, зато, как положено, с подвесными деревянными скамьями, расположенными друг против друга. Трава вокруг не была примята – как видно, пользовались качелями нечасто. На них падала тень пары деревьев с густыми кронами. Стоило Нэнси сесть, как она тут же вскочила и, держась за спинки обеих скамеек, начала раскачивать скрипучее сооружение вперед-назад.

– Так она поймет, что мы здесь, – пояснила она.

– Кто поймет?

– Тесса.

– Твоя знакомая?

– Естественно.

– Пожилая? – вяло спросил Олли.

Не раз он видел, как Нэнси направо и налево использует, если можно так выразиться (вероятно, авторы книжек для девушек, которые она читала и принимала близко к сердцу, именно так и выражались), «обаяние собственной личности». Ему на ум сразу пришли ее безобидные подтрунивания над стариками с лесопилки.

– Нет, мы вместе в школе учились, я и Тесса. Мы с Тессой.

Это вызвало новое воспоминание – как Нэнси пыталась свести его с Джинни.

– И что в ней такого особенного?

– Увидишь. О!

На ходу спрыгнув с качелей, она подбежала к уличной водоразборной колонке неподалеку от дома. И стала налегать на рукоятку. Вода побежала не сразу. Нэнси не подавала виду, что ей тяжело, и продолжала качать дальше, пока не наполнила жестяную кружку, висевшую рядом на крючке, после чего, расплескивая, понесла ее в сторону качелей. Видя оживленное девичье лицо, Олли понадеялся, что Нэнси сперва даст напиться ему, но она поднесла кружку к губам и радостно сделала несколько жадных глотков.

– Не сравнить с городской водой, – сказала она, передавая кружку Олли. – Колодезная. Вкуснотища!

Нэнси была из тех девушек, которые, глазом не моргнув, станут пить некипяченую воду из старой жестяной кружки, висящей у колодца. (Олли же, наученный горьким опытом, осознавал всю рискованность таких поступков лучше любого другого молодого человека.) Конечно, Нэнси рисовалась. Но, безрассудная от природы, искренне верила, что застрахована от любых напастей.