Беглянка

Сказать того же о себе Олли не мог. Однако была у него мысль – которой он, разумеется, не мог поделиться из страха быть осмеянным, – что ему уготована судьбой особая миссия, что его существование несет в себе тайный смысл. Может, потому их и тянуло друг к другу. Разница была лишь в том, что он намеревался идти до конца, а не довольствоваться малым. Как сделала бы она – вернее, уже сделала, ведь для девушки это был предел. Подумав о том, что у него-то возможностей куда больше, чем у любой девушки, Олли внезапно расслабился и даже проникся к Нэнси сожалением; на него накатило веселье. Порой он даже не задумывался, что́ связывает его с этой девушкой, – за пикировкой время пролетало незаметно.

Вода и вправду оказалась вкусной – и божественно холодной.

– К Тессе приезжает масса народу, – сказала Нэнси, садясь напротив него. – Никогда не знаешь, удастся ли застать ее одну.

– Правда? – переспросил он.

Ему в голову пришла дикая мысль: вдруг Нэнси настолько развращена и своевольна, что водит дружбу с какой-нибудь полупроституткой, безотказной деревенской шлюшкой. Вернее, продолжает водить дружбу с девчонкой, которая пошла по рукам.

Нэнси прочла его мысли (иногда у нее прорезалась сообразительность).

– Да ты что! – воскликнула она. – Я ничего такого не имела в виду. Как вообще можно было такое подумать! Тесса бы никогда… это отвратительно. Как тебе не стыдно! Она бы никогда… о, да ты сам все увидишь, – Нэнси покраснела до корней волос.

Дверь открылась, и без обычных затяжных прощаний – по правде говоря, вообще без каких-либо слышимых прощаний – на дорожку вышли мужчина и женщина, видавшие виды, но еще крепкие (прямо как их автомобиль); они покосились в сторону качелей, на Нэнси и Олли, но ничего не сказали. Как ни странно, Нэнси тоже промолчала, даже не стала выкрикивать какое-нибудь веселое приветствие. Те двое подошли к автомобилю с разных сторон, сели на переднее сиденье и укатили.

Затем кто-то появился из тени дверного проема, и в этот раз Нэнси заговорила:

– Привет, Тесса.

Телосложением эта девушка напоминала плотно сбитого ребенка. Большая голова с россыпью темных кудрей, широкие плечи, короткие сильные ноги, которые оставлял открытыми ее странный наряд: блуза-гардемарин и юбка. Странным он был хотя бы потому, что не подходил для такого жаркого дня, а к тому же она давно вышла из школьного возраста. Скорее всего, некогда это была школьная форма, и теперь, из практических соображений, Тесса носила ее дома. Такой одежде не было сносу; по мнению Олли, она выставляла женскую фигуру в невыгодном свете. Тесса выглядела неуклюжей – и впрямь как школьница.

Нэнси подвела его к хозяйке дома, представила, и Олли сказал Тессе – тем двусмысленным тоном, который обычно допустим с девушками, – что наслышан о ней.

– Неправда, – сказала Нэнси. – Не верь ни единому его слову. Если честно, я взяла его с собой лишь потому, что не знала, чем его занять.

Глаза у Тессы были небольшие, с тяжелыми веками, но поразительно мягкого и насыщенного голубого цвета. Когда она посмотрела на Олли, в ее взгляде не было ни особой приветливости, ни враждебности, ни даже любопытства. Но была в нем такая глубина и уверенность, что Олли тут же оставил свой дурацкий вежливый треп.

– Проходите, – сказала она и вошла в дом. – Надеюсь, вы не против – я тут масло взбиваю. Когда перед вами зашли люди, я прервалась, но если не продолжить сейчас, все труды будут впустую.

– Работаешь в воскресенье, плохая девочка, – сказала Нэнси. – Смотри, Олли. Вот как делают масло. Ты, наверное, думал, что оно выходит из коровы уже готовое и расфасованное, хоть сейчас на прилавки. Продолжай, – обернулась она к Тессе. – А устанешь – я тебя сменю, если получится. Честно говоря, я зашла пригласить тебя на свадьбу.

– Что-то я такое слышала, – ответила Тесса.

– Я могла бы прислать тебе приглашение по почте, но боялась, что ты не станешь читать. Вот я и решила зайти и выкручивать тебе руки, пока ты не пообещаешь прийти.

Они прошли прямиком на кухню. Жалюзи были опущены, под потолком крутился вентилятор. В воздухе пахло стряпней, плошками отравы для мух, керосином и кухонными полотенцами. Должно быть, за долгие годы все эти запахи уже въелись в стены и пол. Но чья-то рука – без сомнения, вот этой одышливой, чуть не кряхтящей девушки за маслобойкой – не поленилась выкрасить шкафчики и двери в небесно-голубой цвет.

Пол вокруг маслобойки был застелен газетами, а из-за регулярных переходов от стола к плите иные половицы протерлись до дыр. Любой другой сельской девице Олли галантно предложил бы свою помощь, однако тут ему не хватило уверенности. Эта Тесса выглядела не замкнутой, а просто старше своих лет, да еще обезоруживала прямолинейностью и самостоятельностью. В ее присутствии даже Нэнси вскоре притихла.