Беглянка

Так странно.

В отличие от Джулиет, Пенелопа не боялась выходить с ним в море, даже в непогоду. Наоборот, уламывала и часто добивалась своего. Когда она деловито шла за Эриком, надев спасательный жилет и волоча то снаряжение, которое могла унести, на лице у нее отражался самый серьезный настрой. Она умела ставить сети, ловко, быстро и беспощадно обезглавливала и паковала улов. Было время, когда она – лет с восьми до одиннадцати – говорила, что хочет стать рыбачкой, и Эрик отвечал, что девочкам сейчас открыты все пути. Джулиет не исключала для дочки такой возможности, поскольку Пенелопа росла смышленой, но не книжницей, отличалась храбростью и физической силой. Но Эрик, когда Пенелопа не слышала, выражал надежду, что она передумает, потому что такой жизни никому не пожелаешь. Он всегда так отзывался о трудностях и превратностях своего промысла, но как раз этим, по мнению Джулиет, и гордился.

А теперь его вычеркнули из памяти. Пенелопа, которая недавно покрасила фиолетовым ногти на ногах и щеголяла временной татуировкой на талии. Его, который заполнял собой ее жизнь. Вычеркнула его из памяти.

Но Джулиет сознавала, что она и сама не лучше. Конечно, ее поглотили поиски работы и жилья. Она уже выставила на торги дом в Уэйл-Бей – у нее и в мыслях не было там остаться. Грузовик Эрика кто-то купил, инструменты, оставшиеся снасти и ялик она раздала. Собаку забрал приехавший из Саскачевана взрослый сын Эрика. Джулиет подала заявления в справочно-библиографический отдел библиотеки какого-то колледжа и в публичную библиотеку; внутренний голос подсказывал, что в ту или другую ее точно возьмут. Квартиру она хотела найти в Китсилано, или в Данбаре, или в Пойнт-Грей. Чистота, порядок и удобство городской жизни не переставали ее удивлять. Вот так живут люди в тех местах, где отец семейства не вынужден уходить навстречу всем стихиям, а завершает свои дела дома. В тех местах, где погода может испортить тебе настроение, но никак не жизнь, а такие унылые материи, как изменение привычек и возможность промысла креветок и лососей, либо вызывали сугубо праздный интерес, либо вообще оставались без внимания. По сравнению с этим жизнь, которую она еще недавно вела в Уэйл-Бей, выглядела неупорядоченной, суматошной, утомительной. И сама она очистилась от горестей последних месяцев – стала оживленной, деловитой, даже похорошела.

Видел бы ее Эрик.

Она постоянно думала о нем в этом ключе. Не то чтобы она для себя не уяснила, что Эрик мертв, но времени прошло еще очень мало. Просто она постоянно взывала к нему в своих размышлениях, как будто он оставался единственным, кому не безразлично ее существование. Единственным, в чьих глазах она надеялась блистать. И поверяла ему свои доводы, открытия, напасти. Это вошло у нее в привычку и делалось настолько машинально, что его смерть на первый взгляд не составляла препятствия.

Тем более что последний их конфликт так и не разрешился. Она все еще призывала Эрика к ответу, обвиняя в измене. И если позволяла себе немножко распушить перья, то тем самым противоречила своим же принципам.

Шторм, выброшенное волнами тело, сожжение на пляже – все это выглядело действом, которое она вынуждена была посмотреть и принять на веру, хотя оно не имело никакого отношения ни к Эрику, ни к ней самой.

Она получила место в справочно-библиографическом отделе, нашла двухкомнатную квартиру, которая была ей как раз по карману, а Пенелопа вернулась в «Торранс-Хаус», но уже на правах приходящей ученицы. Они свернули все дела в Уэйл-Бей, тамошний период их жизни закончился. Даже Криста собралась оттуда уехать, чтобы поселиться в Ванкувере.

А еще до этого, в феврале, Джулиет после работы стояла на автобусной остановке в студенческом городке. Весь день лил дождь, но сейчас на западе образовалась полоска чистого неба, которая багровела в том месте, где солнце закатилось в воды пролива Джорджирд. Этот признак удлинения дней, обещавший смену времен года, оказал на Джулиет неожиданное и сокрушительное воздействие.

Она поняла, что Эрик умер.

Как будто все то время, пока она жила в Ванкувере, он где-то ее караулил, смотрел, не надумала ли она к нему вернуться. Как будто придерживал для нее место. После переезда все ее существование так или иначе замыкалось на Эрике, и она еще не до конца сознавала, что его больше нет. Совсем. Память о нем ушла из обыденности и повседневности этого мира.

Вот, значит, что такое скорбь. Это такое ощущение, как будто в тебя залили ведро бетона, который стремительно застывает. Двигаться тяжело. Войти в автобус, выйти из автобуса, пройти полквартала до дома (как ее сюда занесло?) – все равно что вскарабкаться на скалу. А теперь еще нужно скрывать это от Пенелопы.

За ужином ее затрясло, но она только крепче стиснула нож и вилку. Пенелопа обошла стол и разжала ей пальцы. Она спросила:

– Из-за папы, да?

Позже Джулиет рассказала двум-трем людям (в частности, Кристе), что в этих словах почувствовала дотоле неведомое тепло и прощение всех грехов.