Беглянка

У всех трех коек высокие борта подняты, больные лежат на спине. Корал была права: все погружены в дремоту. Две старушки и один старик. Робин отходит, потом возвращается. Разглядывает старика. У него беззубый рот; вставные челюсти, если таковые имеются, вынуты. Волосы еще не растерял – седые, коротко стриженные. Изможденный, щеки ввалились, но лицо у висков широкое, сохраняет некоторые следы властности и – как в день их последней встречи – смятения. На лице стянутые, бледные, почти серебристые пятна – видимо, в тех местах, где были удалены злокачественные новообразования. Туловище чахлое, ноги под одеялом едва различимы, но грудь и плечи еще сохраняют черты прежней массивности, которая ей памятна.

Она читает табличку, прикрепленную к изножью койки.

АЛЕКСАНДР АДЖИЧ

Данило. Дэниел.

Вероятно, это его второе имя. Александр. Или же он лгал – из осторожности говорил ей неправду или полуправду, с начала и, считай, до конца.

Она подходит к посту и обращается к дежурной сестре:

– У этого есть история болезни?

– А что? Твой знакомый?

– Возможно.

– Сейчас посмотрю. Можно затребовать.

– Срочности нет, – отвечает Робин. – Когда будет минутка. Я так, из любопытства. Ладно, пойду к своим.

В обязанности Робин входит дважды в неделю беседовать с несколькими пациентами и писать отчеты о том, как идет просветление сознания после галлюцинаций и депрессий, помогают ли таблетки и какова реакция на посещения родных и близких.

На этом отделении она работает давно – с семидесятых годов, когда в практику внедрили содержание психиатрических больных вблизи от дома; многие поступают сюда повторно. Робин прошла курсы переквалификации, получив право работы с подобными пациентами, но ей в любом случае это не чуждо. Ее потянуло к такой деятельности после возвращения из Стратфорда, когда она не досмотрела «Как вам это понравится». В ее жизни все же произошла некоторая перемена – хотя и не та, какой она ожидала.

Мистера Рэя она оставляет напоследок: на него обычно уходит много времени. Робин не всегда может уделить ему столько внимания, сколько он хочет, потому что должна считаться с потребностями других пациентов тоже. Сегодня, благодаря правильно подобранным медикаментам, у них заметно улучшение, и они в основном извиняются за причиненные хлопоты. И только мистер Рэй, который считает, что его вклад в открытие ДНК до сих пор не оценен и не вознагражден, рвет и мечет по поводу письма Джеймсу Уотсону[36], или, как он выражается, Джиму.

– Письмо, которое я направил Джиму, – твердит он. – Я же не сумасшедший, чтобы отослать такое письмо, не оставив себе копии. Но вчера просмотрел все папки – и что вы думаете? Нет, скажите, что вы думаете?

– Лучше вы мне скажите, – говорит Робин.

– Его там нет. Нет – и все. Похищено.

– Возможно, просто затерялось. Я поищу.

– Ничего удивительного. Нужно было давным-давно поставить на этом крест. Я сражаюсь против Больших Мальчиков, а кто побеждает в такой борьбе? Скажите мне правду. Нет, скажите. Мне лучше отступиться?

– Решение должны принять вы сами. Только вы.

Он начинает – в который раз – перечислять ей подробности своих злоключений. По профессии он не ученый, а землемер, но, по-видимому, всю жизнь интересовался достижениями научно-технического прогресса. Все сведения, которые он ей сообщает, и даже нацарапанные тупым карандашом схемы, безусловно, верны. Только история о том, как его обманули, неуклюжа, предсказуема и, скорее всего, почерпнута из фильмов и телесериалов.

Но ей нравится слушать ту часть, где он описывает, как спираль расплетается и две цепочки расходятся в стороны. Он изображает это с таким изяществом рук, так уважительно. Каждая цепочка идет собственным предначертанным путем и удваивается по своей собственной программе.

Он и сам любит эту часть, умиляется ей до слез. Робин каждый раз благодарит его за разъяснения и мечтает, чтобы на этом он и остановился, но не тут-то было.

Тем не менее она считает, что он идет на поправку. Если он начинает докапываться до причин несправедливости, зацикливается на украденном письме, это, вероятно, значит, что он идет на поправку.

При малейшем потворстве, при малейшем переключении внимания он мог бы в нее влюбиться. Подобные истории случались с ней два раза. Оба пациента были женаты. Но это не помешало ей с ними переспать – после выписки. Правда, к этому времени чувства как-то сместились. Мужчины проявили благодарность; она проявила добрую волю. Обоих мужчин преследовала запоздалая ностальгия.

Нет, она об этом не жалеет. Теперь у нее, вообще говоря, мало что вызывает сожаление. Уж не собственная интимная жизнь, это точно, – пусть неупорядоченная, скрытная, но в целом вполне удовлетворительная. Усилия, которые Робин прилагала к тому, чтобы сохранить тайну, вряд ли были остро необходимы, судя по тому, сколько всего о ней болтали; причем новые знакомые проявляли такую же въедливость и неосведомленность, как и те, с кем она зналась много лет назад.

Корал протягивает ей распечатку.

– Всего ничего, – говорит она.