Беглянка (ЛП)

— Нет, ты собиралась заполучить «Ридж и Сыновья» и спасти положение. Или произвести впечатление на Филиппа Фогеля. Все, что ты сделала, это поставила под угрозу все, над чем я работала, — я поворачиваю голову, показывая окончание разговора. Это сделано. С этим покончено. Эта неделя будет ужасной, но я переживу её и притворюсь, что ничего из этого не было. Тогда моя жизнь может вернуться к рутине.

— Убирайся из моего кабинета, — Инес прогоняет Наоми. Прежде чем выйти за дверь, она говорит. — Не звони мне. Я тебе позвоню.

Перевод: Ты, блять, уволена.

Глава 5

Лидия

— Ты можешь расхаживать так, как будто это место принадлежит тебе, но в конце концов, ты не более чем еще одна из шлюх Инес, такая же как и я.

Я останавливаюсь на тротуаре возле «Молчания» и закатываю глаза при звуке голоса Наоми. Она из тех, кто прячется где-то там, где ей не рады, но я не из тех, кто развлекает ее истерику. Мой план состоял в том, чтобы добраться до дома на машине, но я пойду пешком, чтобы не ждать ее с этим мусором.

— Не уходи от меня, — говорит Наоми, ускоряя шаг, чтобы не отставать, — Ты многого не знаешь об Инес. Это плохо кончится.

— Иди домой, пока не навлекла на себя еще больше неприятностей, — я надеваю солнцезащитные очки на глаза и опускаю голову, чтобы ни с кем не встречаться глазами, но мой хвост устраивает сцену.

— Нам не нужно мириться с ее дерьмом, Кара. Инес ничто без нас. У нее не будет бизнеса, если у нее не будет девушек.

Это привлекает подозрительные взгляды нескольких прохожих, чьи любопытные глаза следуют за нами. Если я выгляжу как студентка колледжа, в толстовке и джинсах, то Наоми выглядит точно так же, кем она и является. Ее неуклюжие каблуки стучат по бетонной дорожке, а её пупок выглядывает. На ней слишком много косметики для второй половины дня, и от нее пахнет чертовым леденцом. Она может и не выделяться ни в какой другой части города, но это торговый район Гранд-Хейвен, где богатые тратят тысячи долларов на роскошные марки и прочее дерьмо, которое им не нужно.

— Кара, остановись, — Наоми хватает меня за локоть и останавливает.

Никто не прикасается ко мне без согласия. Меня никто не трогает, не обнимает, не целует и не хватает, если только они не кладут деньги на мой счет. Рука Наоми на моем предплечье так внезапно раздражает, что все, что я могу сделать, это остановиться и уставиться на постороннее прикосновение, пока мой мозг догоняет произошедшее.

Когда в последний раз другой человек прикасался ко мне иначе, чем с вожделением? С тех пор, как умерла моя мама, а до этого ее прикосновения были отталкивающими из-за ее пагубных пристрастий. В основном я уносила ее в постель и терпела ее пьяные признания в любви.

Я отрываю пальцы Наоми от своей руки и отгибаю их назад, сгибая сильнее, как только она вскрикивает от боли. Ее крики протеста не мешают мне высказать свою точку зрения, и я толкаю ее к зданию, чтобы ей некуда было бежать. Я указываю свободным пальцем ей в лицо, но в конце концов хватаю ее за подбородок, чтобы убедиться, что она не пропустит ни слова, которое я должна сказать.

— Я скажу это только один раз, — она пытается высвободить свое лицо из моей ловушки, но мой гнев течет свободно, и меня не победить, — С кем ты работаешь, с кем спишь или кем манипулируешь, меня не касается. Но в следующий раз, когда ты подумаешь втянуть меня в свою чушь, подумай дважды. Не шути со мной, Наоми. Ты не победишь.

Сжимая ее до слез в глазах, я отпускаю ее и стою уверенно, давая ей возможность сопротивляться. Наоми, возможно, не очень быстро учится, но она наконец сообразила и держит рот на замке. Она массирует подбородок, отводя взгляд от меня.

— Я не хочу тебя больше видеть, а если увижу, запомни этот момент. Я тебе не ровня и не друг. В следующий раз я сломаю тебе пальцы.

Зрители, собравшиеся посмотреть на ссору, расступаются, а я прохожу мимо них, не обращая внимания на их шокированные и недоверчивые взгляды. Мамы закрывают глаза своим детям, как будто эти маленькие сорванцы не видят ничего хуже, глядя в свои телефоны весь день. А папы засовывают руки в карманы, поправляя свои члены, потому что это самое волнительное зрелище, которое они когда-либо видели.

— Эта сучка спала с моим мужем, — говорю я, солгав, чтобы отвлечь внимание от себя.

Адреналин бежит по моим венам, усиливая зрение и звук, и мое сердцебиение успокаивается только тогда, когда я достигаю своего дома. Свежий воздух уменьшает головную боль, но в голове крутятся воспоминания, которые я хотела бы оставить в прошлом.

Мне было двенадцать или тринадцать лет, я сидела в раздевалке и делала уроки, пока моя мама исполняла свой танец. Были и другие женщины, которые одевались и раздевались, но держались на расстоянии от меня, одинокой девушки в углу. Это перестало быть милым, когда моя мама привела меня с собой в клуб, когда мне исполнилось десять лет. В этот момент нас осудили даже другие стриптизерши. Что за человек воспитывает свою дочь в таком месте?