Беглый

После взрывов 11 сентября в Нью Йорке США собрали международную коалицию из двадцати восьми стран и долбанули по Афгану. Симпатии почти всего мира были на стороне США. Почти вся мировая цивилизация изготовилась уничтожить Талибан. Когда СССР ввел войска 27 декабря 1979 года, нашу страну осудили 34 министра иностранных дел исламских государств. Практический весь исламский мир обернулся против нас. Тем не менее результат и у США и у СССР одинаков — оккупировать — оккупировали, но не смогли удержать. Только США выкачали оттуда по — максимуму отбивая расходы на операцию, а русские окончательно все поистратили и остались без страны. После русских остался, например, в числе прочих огромный Кабульский университет. А после американцев останется наш с ван Эппсом маленький говенный кинотеатр. Ригал Синемас. Если одновременно включать проектор и кондиционер, выбивает пробки. Электрики мы с Эппсом некудышные. Но афганцы привыкли к жаре и готовы в сто первый смотреть «Прибытие поезда» без кондиционера. Поэтому Донован Ван Эпс называет наш синематограф Wet Dreams Theater. Вот вам ещё один пример английского юмора. Уэт это мокрый. Мокрые мечты — потому что зрители в зале потеют. Но еще уэт дримз означает ночные поллюции.

* * *

— О сколько лет! Как раз собирался тебя вызванить из Каршей. Один очень хороший человек хочет срочно тобой поговорить. Сейчас такси подошлю за тобой. То есть как это некогда? Да успеешь. Все успеешь, я тебе говорю. Час лету туда. Сколько вас, двое? Да не тараторь ты так, сейчас гляну расписание. Через два часа как раз вроде рейс. Сниму бронь. Слово даю. Пока туда сюда — ты съездишь и поговоришь с моим человечком. Тебе самому приятно будет с ним встретится Где сейчас? У отца? Зачем мне адрес твоего отца, не надо мне адрес. Неужели ты думаешь у нас нет координат твоего отца. Новая квартира? Эта та, что на Олимпии?

Таксист, который не удосужился ответить ни на один мой вопрос по дороге, привёз меня в совершенно неожиданное место. Это была русская церковь на Госпитальной. Стояло раннее утро и остановившиеся такси разбудило стаю крикливых ворон. «ААААРРРР» инфернально заорали вороны хором и сделали круг над свежей позолотой куполов и Госпитальным рынком

«Кафедральный собор Успения Божией Матери» — я прочёл табличку на воротах, того места что ташкентские русские просто называют «церковь на госпиталке».

— Пройдёшь не останавливаясь прямо до самого амвона. Тебя найдут. Пару сумов дай мне для виду. Давай. Удачи.

Таксист-шпион отчалил. Я медленно обошёл всех калеченных, слепых и расслабленных, тянущих ко мне будто к Спасителю свои сучащие лапки.

В храме от блеска золота, запаха тающего воска и торжественной тишины стало не по себе. Словно угодил в другое измерение. Торжественность и необычайность атмосферы, казалось приступили к какой-то очистительной, исцеляющей работе во мне. Моё бренное тело, вся прозаическая суть ожили и заискрились в тёплом свете. Целую секунду я, атеист до мозга костей, находился в Божьем присутствии. Целую секунду я таял как свечка и чётко понимал, что значит описание рая у Иоанна Богослова — просто стоять в Его присутствии и петь Осанну.

«Шапку шними» — вдруг зашипела на меня торгующая свечой скобяная бабка справа. «Нельзя тута в шапке».

Привычным лагерным жестом, я рванул с головы бейсбольный чепчик, и снова глянул туда, где секунду назад со мной общался Он. Но старая ревнительница веры и не думала оставлять нас наедине. «Крештишь!»

Я начал было неловко осенять себя крестом, как гарпия вознегодовала: «Правой рукой крештишь, богохульник несчастный. Ай-ай-ай-ай!» Убоявшись этой исполненной смиренной любви бабуськи, я рванул к амвону. «Не бегом» — шипела она мне в след. У амвона я сделал ещё одну дерзкую попытку перекрестится. Кажется удалось, потому что я испытал похожее на первоначальное чудо чувство.

Я стал рассматривать икону с печальными глазами и думать является ли вдохновение художника-иконописца эдаким духовным видением, визуальным посланием направленным к слабым в вере и вечно сомневающимся человекам. Или всё же правы мусульмане, считающие подобные изображения великим грехом?

— А вы читали «Прощай оружие Хемингуэя»?

Я совершенно обомлел, но не настолько, чтобы не выкрикнуть доведённый до автоматизма отзыв:

— Нет! Но я смотрел экранизацию!

Бабка решительно направилась ко мне, но батюшка остановил её жестом и мягко прошептал:

— Экранизация, Шурик, это уже не Хемингуэй.

Несмотря над седоватую бороду-оклад и священное «облачение», майор комитета государственной безопасности Сметанин Михаил Иванович почти совсем не изменился.

3.21

— Ну а куда мне переводиться ещё было, разве что в ОБХСС?

Мы оба засмеялись и оглянулись на недовольную свечную барыгу. Михал Иванович, отечески обнял меня за плечи и повёл в свои поповские служебные застенки. Не знаю как там это у них кличут — ризница или светлица. В маленькой комнате, он плотно закрыл за нами дверь и плеснул по полстакана вина из бутыли с надписью «Серен Кьеркегор. Кошерный кагор».

— Как здоровье, Михал Ваныч?

— Вскрытие покажет. У самого-то как? Торчишь?