Бегом на шпильках

Беда в том, что у Тони черный пояс по устрашению. Спорить с папой — все равно, что шлепать маленького щеночка за то, что тот сжевал твои туфли. А критиковать маму значит нанести ей смертельную рану, навсегда оборвать тоненькую нить нашей и без того непрочной связи, — а уж этого мне точно не вынести. Как-то раз она заявила нам с Бабс, что в идеале мужчину надо хватать, пока ему еще не исполнилось тридцати, так как: «Потом его уже не переделаешь».

На что Бабс бодро ответила: «Нет, Шейла, судя по моему опыту, хватать мужиков надо еще до того, как им исполнилось шесть». Мама тогда замолчала, и я знала: она посчитала, что ее послали куда подальше (хотя, скорее всего, сформулировала эту мысль в несколько иных выражениях).

Я представляю себе, как говорю: «Мам, можно мне наконец высказаться по поводу последних двадцати шести лет твоей материнской заботы?» — и мне сразу становится нехорошо. Что бы я ни сказала, смертельная рана ей обеспечена. Вспоминаю ангельское выражение маминого лица. Вспоминаю тот инцидент с картофельным пюре — и меня бросает в дрожь. Нет! Больше никогда и ни за что!

— Эй, — вежливо интересуется Энди. — Ты что там, в транс впала?

Я даже подпрыгиваю от неожиданности.

Энди встает из-за стола и небрежно сует грязную тарелку в раковину. Я слежу за ним с подозрением, но молчу. В памяти еще свежо то утро, после его хлебно-томатного супа, когда мне пришлось практически вымывать всю кухню из шланга. Энди ловит мой взгляд, провожает его до тарелки и одаривает взглядом меня. Этот взгляд не спутаешь ни с чем: почти такой же я частенько получала от Бабс, когда та еще была моей соседкой по квартире. Например, как-то раз я прокричала в глубину коридора:

— Это ты только что ходила в туалет?

Тяжелой поступью она вошла в гостиную, наградила меня в точности таким же взглядом и вопросила:

— А что?

Желая успокоить ее, я ответила:

— Ничего, все хорошо. Просто я услышала, как смывают воду, и подумала, что, наверное, это где-то у соседей. Мне невыносима мысль, чтобы, находясь у себя в квартире, слышать, как смывают воду в чьем-то чужом туалете.

Бабс снова одарила меня тем же взглядом и пропела из «Ред Хот Чили Пепперз»:

— Привет, психопатка!

Энди хоть и не поет «Привет, психопатка!», но эти два слова только что не выгравированы у него на лбу. Яростно крутанув холодный кран, он выдавливает на тарелку не меньше полпинты моющей жидкости и трет. После чего втыкает тарелку в сушилку.

— Лучше? — Я оскаливаюсь в ответ. — Знаешь, ты не поправишься, пока не разберешься со своей проблемой.

Я согласно киваю, пытаясь внушить, что лучше ему сейчас заткнуться. Ничего не выходит.

— Я говорю это только из-за того, что случилось с Сашей.

Из каких-то мазохистских соображений мне очень хочется услышать эту историю.

— А что? — одними губами произношу я.

— Я не захотел слушать ее объяснений. Не захотел ничего обсуждать. Для меня все и так было ясно. Я думал, что, если буду вести себя так, словно ее не существует, она и перестанет существовать в моей голове. Это сработало. На какое-то время. Но… — он смотрит на меня с каменным лицом, — больше не срабатывает. Я беспрерывно думаю о Саше. Мне постоянно хочется позвонить ее отцу, попросить ее номер телефона, связаться с ней. Единственное, что меня останавливает, — так это то, что она наверняка замужем за каким-нибудь парнем и завела пятерых ребятишек. Никак не могу заставить себя сделать это. Но буду с тобой откровенен: я не могу выбросить ее из головы. Черт! Прости, что нагружаю тебя, Нэт, особенно после того, как мы…

— Не глупи, — перебиваю я, натягивая на лицо то, что, как я надеюсь, можно считать слегка изумленной улыбкой. — Было бы о чем беспокоиться! Ты так говоришь, будто наши отношения, — изо всех стараюсь придать последнему слову максимум иронии и, впервые в жизни, цитирую Сола, — можно считать серьезными. Ну, трахнулись разок-другой. Было весело, немного оттянулись, и… — игривая пауза, — тебе все равно придется платить за квартиру!

Глаза Энди расширяются, рот захлопывается, — и тут он улыбается. И вот он уже кланяется, шаркает ножкой и мнет в руках шляпу. И лишь благодаря умению владеть собой не бросается наутек. Возможно, он все еще влюблен в свою легендарную Сашу. Но дело не только в этом. Я чувствую запах страха. Никогда не забуду, как Мэтт однажды отказал симпатичной претендентке со словами: «Никакого гонора, одно сплошное трудолюбие».

Ох уж эти мужики! Гомики или натуралы — без разницы! Пальцем не пошевелят, чтобы завоевать тебя, а если и пошевелят, то, вероятно, с ними что-то не в порядке.