Начинаю осторожно протискиваться сквозь галдящую толпу, — «извините, простите, разрешите», — опасливо касаясь стенок из серых, сделанных на заказ спин, чтобы меня не сжали, как виноград в давильном прессе; подныриваю под подносы, уставленные выплескивающимися пинтами, — «прошу прощения, извините», — словно это не их вина, а моя.
Неожиданно за моей спиной раздается чей-то резкий, лающий голос, лишь слегка закругленный по краям:
— Натали! Вот уж не думал, что ты звисаешь в тких збегаловках. Может, пздроваешься?
Саймон тяжело хлопает меня по плечу и разворачивает к себе.
— Привет, привет, — бормочу я, как бы со стороны слушая свой собственный голос, — такой слабенький и писклявый, — и думаю: «И что теперь?». Отмечаю его развязную позу, тщетные попытки сфокусировать взгляд и пытаюсь изобразить холодную улыбку.
— Пшли, пзнакомлю тебя с ребятми, — нечленораздельно произносит он. Его рука соскальзывает вниз. — Джнтльмны, — грохочет он. Шумное скопление шикарных пиджаков рассоединяется, принимаясь рассматривать меня в упор. — Пзвольте прдставить вам мою пдругу.
«Пдругу»? С каких это пор мы стали «
Он растягивает слова:
— Ндо взять тбе выпить, что бдешь? Как насчет чего-нибудь розовенького: «розовый дамский», водка с клюквой, «кир рояль»?[52]
Стадо шимпанзе считает это удачной шуткой, так что приходится вызвать дух Франни:
— Звучит заманчиво, но я бы с большим удовольствием выпила пинту «Карлсберг Элефант». (Откуда я про него знаю? Да просто как-то видела, как это пил один бомж на улице.)
Дружки Саймона сгибаются пополам от хохота, брызгая пивом друг дружке на дорогие галстуки.
— А где Бабс? — спрашиваю я строго. — Она подойдет?
Саймон — рука словно намертво приварена к моей спине — направляет меня к бару, и через несколько секунд в другой его руке, будто откуда-то из воздуха, материализуется бокал с чем-то розовым.
— Моя жена, — противно хихикает он. — Маааяаа жееенааа сейчас спсает жизни. Она у нас спсательница. Ты рзве не знала?
Он закатывает глаза, изображая удивление. Его прическа вся перекосилась. Саймон вдрызг пьян, как червяк в бутылке с текилой.
Ну же, скажи ему все.
Сердце возбужденно колотится в груди. Я поворачиваюсь, преграждая ему путь к остальной своре. Саймон улыбается и хихикает.
Пытаясь преодолеть страх, не отвожу взгляда от его черных ботинок «Челси». Затем поднимаю глаза и решительно заявляю:
— Ты пьян.
Ухмылка патокой расползается по лицу Саймона.
— Нтали, — ты ведь не пртив, если я бду звать тебя Нтали, правда?
А как еще он собирался меня звать? Джон Томас?[53]
Закуриваю сигарету: ему не предлагаю.— Ты и так называешь меня Натали, — грубо напоминаю я.
— Да, точно, я и так нзываю тебя Нтали! Нтали, какой приятный сюрприз — встретить тебя тут. Я тбе еще этого не гврил? Я не гврил, что я тут часто зависаю? И тбя тут встретить ну никак не ожидал, тут все двчонки либо зануды, либо шлюшки!
Саймон опрокидывает полпинты светлого в свое элегантное горло.
— Саймон.
— Шшто? — отвечает он.
— Тебе не кажется, что тебе пора домой, к Бабс?
— Нет! — выпаливает он и, подскользнувшись, наступает на задник ботинка какому-то парню с широченными плечами и бычьей шеей.
— Извините, — ору я, а затем, отчаянно стараясь перекричать шум голосов, ору уже Саймону — Саймон, ну, пожалуйста. Как же Бабс, это же нечестно, ты же не хочешь, чтобы она была несчастной, она же обожает тебя, я знаю, ты тоже без ума от нее, я знаю…
Саймон хлопает меня по плечу, тяжело опирается на него, — приходится собрать все силы, чтобы не согнуться под его весом, — и наклоняется так близко, что касается губами моего уха. Я предполагаю, что он решил-таки признаться в своем раскаянии, но вместо этого он принимается нашептывать:
— Ндали ты ведь не против если я буду звать тебя Ндали Ндали тбе кто-нибудь уже гврил что у тебя ткой милый ротик жаль только что ты мало им пльзуешься а я мог бы показать тебе что можно делать ткким ротиком ты тккая спкойная тккая тихая но мне это нравится ты же знаешь что гврят про ткких тихих двченок а?
Я отшатываюсь с такой силой, что невольно въезжаю головой прямо ему в нос.
— Твою мать! — он хватется за лицо, сквозь пальцы проступает кровь. — Твою мать!
Я смотрю прямо на него, — мерзость внутри кипит и шипит, — и бормочу:
— Ты, ты… мне нисколько